– Мужчина, что вы ко мне прижались, да ещё каким-то костлявым местом? – кричала какая-то возмущённая женщина, – Уступите даме дорогу. Или вы не учились в школе? – спросила она, не надеясь получить какой-либо ответ.
Лысый мужик потный и красный стоял зажатый двумя дамами так, что не мог пошевелиться, а ещё стеснялся и боялся доставить попутчицам неудобство. От этого он ещё больше краснел. Ему становилось жарко так, что он пылал, как огненный шар, а оправдываться, он знал, бесполезно. Он понимал, что никакими усилиями ему от дамы не отодвинуться, а любое телодвижение может быть воспринято неправильно. Сейчас даже его должность, начальник Тайбольской рыбинспекции, не имела абсолютно никакого значения. Он только мотал головой с запотевшими очками и молча переносил невзгоды.
Юркие дети сновали где-то внизу между ног, продираясь, как их взрослые мамы, папы и бабушки вперёд.
Женщины с отдела перевозок выкрикивали:
– Женщины с детьми! Больные! Инвалиды! По телеграмме! Служебные!
Они – эти женщины ничего сделать не могли с неуправляемой толпой, а просто старались набрать нужное количество человек, соблюдая определённые правила.
Откуда-то сзади раздавались ответные крики, что таковые имеются, но дальше дело не двигалось. Передний заслон ни за что не хотел пропускать кого-нибудь впереди себя, понимая, что места может не достаться. Люди с других рейсов большой губернии старались держаться дальше от этой разъярённой толпы, хотя посадку иногда объявляли на несколько рейсов. Но на огромный ИЛ-18, следующий в Москву или Ленинград, никогда такой пробки не создавалось.
Иногда где-то в зале раздавался громкий возглас:
– Это Тайбола пошла на посадку!
Все другие пассажиры понимали, что пока не наберут нужные двенадцать человек на рейс в Тайболу, к накопителю лучше не подходить.
Набирали обычно не двенадцать, а тринадцать человек. Дежурные по посадке, понимая всю нелепость ситуации, брали с собой на перрон запасного пассажира
– а вдруг экипаж согласится взять! Экипажи отказывали редко. Садился тринадцатый, не считая пары служебных «зайцев», просочившихся из ниоткуда в самолёт.
«Зайцы» в форме делали вид, что они из экипажа, а прочие просто прятались где-нибудь в укромном месте, вылезая после закрытия входной двери. Иногда они садились на сиденья экипажа, освобождая их в последний момент. В тесном салоне самолёта никогда никто не жаловался на неудобства, считая за счастье, что он тут сидит и через полтора часа прилетит туда, куда нужно, где-то в глубине души понимая, что он сел, а большая часть людей осталась ожидать другого рейса, который то ли будет, то ли перенесётся на следующий день.
Через