Якоб прислушался. Он ожидал крика, побоев, хлопанья дверьми, звона разбитой посуды. Но ничего такого не случилось. В доме было зловеще спокойно. Через какое-то время Якоб развернулся и пошёл по темнеющей дороге в городок, сел на рыночной площади под большой липой на скамью и стал ждать батраков, которых непременно пошлёт крестьянин.
Пришедших – вооружённых дубинками – было четверо. Якоб встал. Это были всё те же батраки, которые каждую весну приводили к нему в горы коров, а осенью снова их забирали. Они с гиканьем пересекли рыночную площадь, окружили Якоба и принялись глумливо кривляться перед ним в сознании своего превосходства. Якоб ждал. Он был обучен в единоборствах с медведями и волками и обладал рефлексами дикого зверя. В его глазах батраки двигались замедленно, словно в воде, их неуклюжие угрожающие жесты не представляли для него опасности. Он терпеливо ждал, когда они управятся со своей пантомимой, чуть ли даже не заскучал. Якоб охотно избежал бы драки, если бы это было возможно; во-первых, потому что каждый из четверых когда-то тоже был ребёнком, рос у матери, с любимой игрушкой и большой мечтой, а во-вторых, потому что драка всегда означает опасность для обеих сторон. Но парни непременно хотели драки, крестьянин для этого их и послал, и они вбили себе это в голову. Итак, Якобу придётся драться, причём как можно более жестоко и коротко. Он не будет перед ними гримасничать и ломаться, это бесполезно и рискованно.
Когда первый батрак, наконец, замахнулся на него своей дубинкой, Якоб воспользовался тем, что тот раскрылся, и сломал ему локтем носовую кость, и не успел тот упасть на землю, как Якоб уже повернулся к остальным троим. В доли секунды полопались губы, посыпались зубы, а мягкие части размозжились, и вот уже все четверо батраков со стонами валялись окровавленные в пыли. Якоб помог ближайшему подняться, поднёс к его разбитому носу свой платок и сказал:
– Передай хозяину, чтоб больше не искал меня. Я ухожу на войну, и меня долго не будет.
Ещё в ту же ночь Якоб прошагал по освещённому луной военному шоссе тридцать километров к северу в старинный церингенский город Фрайбург, который веками делал блестящий бизнес тем, что посылал молодых парней наёмниками во французскую военную службу. Он прождал до утра перед городскими воротами. Когда решётка, гремя цепями, поднялась, он ступил в город и спросил у первого прохожего в форме, куда следует обратиться, если хочешь на войну.
– Что случилось? – спросил Макс.
В салоне «Тойоты» царила почти полная темнота, на лобовом стекле лежал толстый слой снега; только через верхние края боковых стёкол, где оставалась узкая полоска, свободная от снега, проникал слабый свет.
– Ты не продрогла? Не проголодалась?
– Нет, с чего бы?
– Но тебя что-то беспокоит.
– С чего ты взял?
– Ты надула губы.
– Но я ведь ничего не сказала. Который час?
– Через полчаса