– Чшш, нинья, не так громко, – прошептал он, щекоча дыханием ухо, – если будешь так кричать, то кто-нибудь прибежит тебя спасать или вызовет полицию. И меня посадят в тюрьму. Скажут, что я тебя замучил.
Он приподнялся на руках и смотрел на нее веселыми, сверкающими во тьме глазами.
– Так и есть, – ответила она, немного успокоившись, и чувствуя, как его горячий и влажный от пота живот прижимается к ее животу, такому же горячему и влажному, – замучил, ты меня совсем замучил.
Она провела острыми ноготками по его длинной мускулистой спине, но нежно, не царапая, не причиняя боли, как сытая львица после удачной охоты, и добавила:
– Но в тюрьму пойдем вместе. Как думаешь, нам дадут отдельную камеру?
– Ага, – засмеялся Мигель тихим счастливым смехом, – с большой кроватью. – И вдруг перекатился на спину, увлекая ее за собой…
Марина не смогла бы сказать, что больше сводило с ума: его гибкое, как у кошки, и мускулистое тело или словечки, что он шептал ей на ушко, то интимно-нежные, то бесстыдно-откровенные. До самой зари они, как два бойца, вели непрерывную любовную битву, не тратя время на перемирия и то и дело бросаясь в новую атаку. И какая-то дикая, животная радость наполнила каждую клеточку ее тела.
А когда за окном густая синева неба стала разбавляться оттенками зеленого и фиолетового, Мигель со стоном сожаления откинулся на подушки и прошептал:
– Мне пора, керида.
Марина приподнялась на локте и уставилась на своего юного любовника. Они оба вымотались до изнеможения, до сладостной дрожи в руках и ногах. Но она ничего не имела против того, чтобы проспать в его объятиях до утра.
– Куда ты пойдешь?
– Домой. – Собрав последние силы, Мигель повернулся на правый бок, медленно сполз с кровати на пол и стал шарить руками по полу, в поисках своей одежды. – Хуанита наверняка отправилась гулять со своим Хорхе, не предупредив маму. Если еще и меня не окажется дома утром, будет большой скандал. И больше всех достанется мне, как старшему.
Он наконец нашел свои шорты и стал одеваться, взблескивая в темноте черными, как маслины, веселыми глазами.
– Да ты, оказывается, маменькин сынок! – с насмешкой фыркнула Марина.
– Нет, просто не хочу ее расстраивать. Мама – это святое, тем более она у меня одна.
Мигель натянул рваную майку, не сразу попав в рукава, и снова склонился над Мариной, даря нежный поцелуй на прощание. Ох уж эти губы… Вроде бы уже и сил никаких нет, а от одного прикосновения где-то в глубине тела снова рождается волна сладостной дрожи… Она обеими руками взъерошила ему волосы.
– Как же ты попадешь домой незаметно? – спросила она.
– Влезу в окно! – беспечно ответил Мигель.
Марина улыбнулась. В этом парнишке