Мама вошла в кухню в шесть утра, кутаясь в махровый халат. Заплаканная. Тоже всю ночь не спала. Тихо обняла меня и сказала: «Ложись! Я напишу тебе записку для школы». И начала собираться на работу. Жаль, что взрослым некому написать освободительную записку.
Сейчас бы все сложилось иначе. Олеся Николаевна научила меня жить мечтами о будущем. Руки Хирурга снятся реже, я будто выдохнула, избавилась от стыда, перестала в ужасе озираться назад, но это только с ее появлением в школе, а до встречи с ней была сама не своя.
Застала маму с дневником в руках. Дневник я хранила в шкатулке, а резной ключик носила на цепочке как кулон. Заходил кто-то из друзей, отвлек, и я забыла дневник на столе. Обыкновенная школьная тетрадка. Мама решила, что тетрадка с сочинениями, и принялась читать. Ей нравились мои сочинения, тетрадки по литературе – единственные с высокими отметками, преподаватели остальных предметов мрачно констатировали: «Жанна не учится, ничто ей неинтересно, выползает на тройки-четверки за счет генов». А литераторша мной гордилась. И мама тоже.
«Ненавижу мать и лгу на каждом шагу», – прочла она в моем дневнике. Губы задрожали, пальцы побелели. Отшвырнула дневник и повалилась на диван, будто ей кто подножку подставил. Я в дверях комнаты стояла, все видела.
Сейчас обняла бы ее и сказала: «Мама, не плачь! Во всем виноват мой неразборчивый почерк! Это не буква „м“ и не „мать“. Только те, кто не любит родителей, говорит о них „мать“, „отец“, отстраненно. Я же всегда говорила „мама“, „папа“, или в шутку: „предки“, „черепа“, „шнурки“… – и мы вместе смеялись. В дневнике написано: „ненавижу лгать“. Ну вот же, видишь, точно такие „г“ галками ниже в словах „говно“ и „гаснет“. Как ты могла прочитать плохое?»
И мы бы никогда не поссорились так страшно.
Но я была не той, что сейчас. Визжала на всю комнату, что нечестно читать чужие дневники, нужно просто быть рядом. А после до рассвета собирала мозаику, пытаясь понять, что же произошло между нами, прочувствовать силу отчаяния. Точно язык отнялся, и среди множества бесполезных слов, как в коробке с мозаикой, затерялся единственный нужный квадратик со словом «прости».
Потом я ей все объяснила, но потом значит «слишком поздно». Что-то треснуло между нами в ту ночь, из отношений исчезли тепло и откровенность. Что-то важное, что уже не склеить, было утрачено.
Может, поэтому и продолжаю вести дневник: надо же