Наклонная крыша была застелена кусками волнообразной черепицы, которая скрипела и подпружинивала под ногами. И хотя до края крыши было довольно далеко, мысль о том, что можно поскользнуться и покатиться, холодила ноги и руки. Буквально на четвереньках, цепляясь руками за края черепицы я пробрался до невысокой стены, перелез через нее и очутился на плоской крыше музыкальной школы. Еще немного, и я спустился через узкое отверстие на чердак, включил фонарик и огляделся.
Тут было теплее, чем снаружи, и сильно пахло чем-то сырым. Вдруг в углу задвигались какие-то огоньки, но я понял, что это кошачьи глаза – прежде, чем успел испугаться. Некоторое время побродив и освещая себе дорогу под ногами, я набрел наконец на дверцу с ручкой, сделанной из куска толстой резины. Поднимать ее было нелегко, и я чуть было не упал в открывшийся проем. Сев на корточки, я посветил фонариком белую лестницу: лезть вниз почему-то оказалось страшнее, чем шагать по наклонной черепичной крыше. Вздохнув, я повернулся спиной и, нащупывая ступени, стал спускаться в музыкальную школу, на каждой ступеньке замирая и прислушиваясь. Спустившись, я прижался спиной к стене, уговаривая себя, что тут нет никого, чтобы сдвинуться с места. Так, скользя спиной, я сделал несколько шагов, пока не задел выключатель на стене. Со слабым треском на потолке стали одна за другой зажигаться длинные трубки люминесцентных ламп. Я зажмурился, а открыв глаза, внезапно осмелел и даже развеселился.
Свершилось! Я в музыкалке, где совершенно никого нет и можно делать все, что захочется! Для начала я отправился в кабинет директора и сел в его кресло. На окнах не было штор, и луна ровно освещала большой письменный стол с изогнутой настольной лампой в левом углу, стопкой аккуратно собранных бумаг по центру и неизменной вазочкой с конфетами справа. Вазочка стояла на какой-то толстой брошюре, пролистав которую, я наткнулся на голографическую открытку с грудастой восточной красоткой, которая в зависимости от угла наклона то прикрывала себя красным платком, опустив густо накрашенные ресницы, то обнажалась, откинув платок в сторону и призывно глядя прямо в глаза. Набрав конфет в карман, я колебался какое-то время, пока, не удержавшись, сунул открытку туда же.
Далее была очередь класса по скрипке, я зажег свет и смело вошел в комнату, в которую столько раз входил с чувством страха и неуверенности.
Для начала я сел на пол под пианино и снял панель над педалями, закрывающую закрепленные внизу струны. Струны были расположены так близко друг к другу, что понадобилось немало времени, пока я не отыскал струну ля, чтобы немножечко ее расстроить, буквально на полтона. Идея заключалась в том, что одну-единственную расстроенную струну в пианино сразу не обнаружить, но так как это была ля, основополагающая нота для