Стадо, не обратив внимания на последнюю фразу, бодро сдвинулось и пошло, взяв такой темп, что теперь казалось, все до одной телки приобрели какую-то степень уверенности в себе, что выражалось до следующего столба еще и в отсутствии вопросов и более правильном построении в движении. И только Елена, несколько отставая, спрашивала на ходу:
– Пастух, будут ли еще зеркала?
– Нет, – отвечал Пастух, – больше зеркал не будет, да и для чего, собственно, нужно корове зеркало? Корове в принципе зеркало совершенно не нужно, если только лишь для того, чтобы убедиться, что она – корова, – вот и находится для этого зеркало на первых столбах. Красота коровы, как сущности, состоит не в привлекательности коровьей морды, которая, как понятно, чем разляпистее – тем красивее, но совершенно в другом – в том, о чем ты постепенно узнаешь, двигаясь по этой дороге и проходя столб за столбом.
– Правда, Пастух, многое непонятно и хочется быстрее понять. Например, как сюда попадают? Как, например, я появилась на первом своем столбе?
– Ты, Елена, да и другие твои согуртницы рассматриваете происходящее с вами с точки зрения разумного принципа, но об этом придется забыть. Это не ты появилась на первом столбе, но столб появился перед тобой.
– Да, но где я была до того?
– Ты и была именно здесь, везде.
Больше вопросов Елена не задавала и прибавила шагу, чтобы догнать новых подруг.
6. Сущности и проекции
Округа к очередному столбу нисколько не изменилась. Все та же безжизненная поверхность расстилалась и бугрилась повсюду, все та же дорога пролегала по ней, все тот же свод, как искусственный купол, висел над головами коров. Пастух, подошедший к столбу последним, сразу сообщил:
– Столб этот является промежуточным, здесь нечего делать, трава ждет вас за следующим изгибом дороги. Правда, в этих пустынных местах как раз и появляется тот самый одинокий козел – козел отпущения, но сейчас я его не вижу. Бедный этот козел, попираемый всей скотиной, совершенно не понимает, за что ему выпала такая горькая участь. То и дело он прибегает сюда из той части поверхности, которая более населена в силу своей плодородности и привлекательности ландшафта. Там он мирно жует траву, пьет воду из озерец, совсем не блеет, чтобы не раздражать никого, но как только его завидят, так тут же начинают преследовать с криками: «Ты виноват! Ты виноват!» Все бодают его, стараются ударить копытом, гоняют, стоит ему попасться на глаза какой-то скотине. И хотят затоптать! И вот, в отчаянии, в слезах, спасаясь от ненавистников, он прибегает сюда, где нет воды и травы. Здесь он обычно приводит в порядок нервы, подскочит к зеркалу, которое вы уже видели, посмотрит и поизучает себя: что в нем не так? – и, боднув себя от отчаяния, в очередной раз возвращается в ту часть поверхности, где можно пастись. Таков круг одиночества его существа, и круг этот, как и все