– Послушай, сынок. Стар я уже. Знаю, недолго мне осталось ходить по берегу этого чистого ручья. Знания и силу передать тут некому. Ученик должен быть безгрешен. А чисты от грехов только дети. И в них сильней зиждется сила Жер-аны, сильней теплится искорка Создателя, чем в нас, уже познавших греховную сущность бытия. Я знаю, куда ты держишь путь. Это недалеко. Но именно там живет тот, кто мне подходит. Мальчишка, лет семи. До меня дошла молва, что умеет он разговаривать с любыми животными и подчинять их своей воле. Это очень хорошая особенность для баксы́. Приведи его сюда. Живет он с матерью и сестрой. И их приводи. Все равно бедствуют. А тут им будет хорошо.
Шал кивнул. В том, о чем просил старый шаман, не было ничего сверхсложного. Просто уговорить мать мальчика переехать из населенного пункта вглубь степи, подальше от людей. Нужно только найти верные аргументы. И он был уверен, что найдет. Иначе не выполнить просьбу будет не только неуважением к старшему, но и черной неблагодарностью. А неблагодарность являлась самым паскудным из всех пороков.
– Приведу, – твердо сказал Шал. – Обещаю.
Еркебай довольно кивнул, принимая обещание.
– Ну, чего ты не ешь? – Фаты поставил поближе тарелку с мясом и подкинул баурсаков. – В дороге проголодаешься.
– Рахмет, Фаты-ага, ем. – Шал потянулся к еде.
– Такое чувство, что родственник уезжает. – Дунганин не знал, чем себя занять, и все вертелся на месте. – Ты уж там постарайся поскорей дела сделать.
Шал хмыкнул и улыбнулся. Поведение старика было понятно без слов – он все надеялся выдать дочь замуж.
Наевшись и напившись чаю, Шал провел ладонями по лицу и поднялся.
– Спасибо большое за угощение, за вашу заботу обо мне. Я безмерно вам благодарен.
Он вернулся к коню и стал навешивать на себя оружие. Перекинув через плечо ремешок «стечкина», обрез сунул в набедренную кобуру, а вертикалку в седельную, но тут подошел Фаты и потрогал рукоять пистолета.
– Это что, маузер у тебя?
– Нет, агай, «стечкин» это.
– А похож на маузер. Знаешь что, – дунганин задумался, потом посветлел лицом, что-то вспомнив, – я сейчас приду.
Он быстро убежал и скрылся в юрте. Пришла Шахадат и принесла котомку с едой.
– Вот, возьмите. Покушаете в дороге.
– Рахмет, Шахадат, – улыбнулся Шал и склонил голову в благодарность.
Прибежал запыхавшийся Фаты и протянул черную мохнатую шапку.
– Держи. Туркменская. Подарили много лет назад, но я не ношу. А тебе нужней. Лысину береги.
Шал повертел подарок и, улыбнувшись, натянул на голову.
– Вылитый басмач, – засмеялся дунганин, – хоть сейчас в кино сниматься.
– Ага, белое солнце Тараза, – хмыкнул Шал, представив себя со стороны. В кожаной куртке, мохнатой шапке и с кобурой, так похожей на маузеровскую, он должен был напоминать курбаши – предводителя воинства свободных джигитов, не обремененных принадлежностью к какому-нибудь