– Подходящая роль для Джорджа Кеннеди[15].
– Он еще жив, сэр?
– Почему нет? Я жив. В «Мираже», в паре с Грегори Пеком, он выглядел таким злодеем.
– Если не придет здоровяк, может прийти рыжеголовый, с плохими зубами или с нормальными. Кто бы ни пришел… скажите ему, что я уволился, не предупредив заранее, и вы на меня злитесь.
– Не думаю, что смогу разозлиться на тебя, сынок.
– Разумеется, сможете. Вы же актер.
Его глаза блеснули. Он проглотил кусочек булочки, который перед этим откусил. И процедил, едва разжимая зубы:
– Ты маленький неблагодарный говнюк.
– Что-то в этом роде.
– Ты взял пятьсот долларов из ящика серванта, мерзкий воришка.
– Хорошо. Это хорошо.
– Я относился к тебе как к сыну, я любил тебя как сына, а теперь понимаю, что должен полагать себя счастливчиком, раз уж ты не перерезал мне горло во сне, жалкий червяк.
– Не переигрывайте, сэр. Держитесь естественно.
Хатч опечалился.
– Я переигрывал? Правда?
– Возможно, я слишком сильно выразился.
– Я не снимался полвека.
– Если вы и переиграли, то чуть-чуть, – заверил я его. – Просто… вы уж очень вжились в роль. Вот так будет правильно.
– Вжился в роль. Другими словами, поменьше эмоций.
– Да, сэр. Понимаете, вы злитесь, но не в ярости. Вам горько и обидно. Но вы и сожалеете, что так вышло.
Задумчиво глядя на меня, он медленно кивнул.
– Может, у меня был сын, который погиб на войне, и ты мне его напоминал.
– Совершенно верно.
– Его звали Джейми. Обаятельный, храбрый, остроумный. Ты поначалу выглядел таким же, как он, молодым человеком, поднявшимся над искушениями этого мира… но ты оказался пиявкой.
Я нахмурился.
– Ну уж, мистер Хатчинсон, пиявкой – это…
– Паразитом, стремящимся что-то урвать.
– Ладно, раз уж вам того хочется.
– Джейми погиб на войне. Моя драгоценная Коррина умерла от рака, – голос задрожал, снизился до шепота. – Так долго я жил один, и ты… ты просто воспользовался моей уязвимостью. Ты даже украл драгоценности Коррины, которые я хранил тридцать лет.
– Вы собираетесь им все это сказать, сэр?
– Нет, нет. Это всего лишь мотивация.
Он достал из буфета тарелку. Положил на нее две булочки.
– Отец Джейми и муж Коррины – не тот старик, которого меланхолия гонит к бутылке. Она гонит его к булочкам, и ты цинично воспользовался этой его слабостью.
Меня передернуло.
– Я уже начинаю презирать себя.
– Думаешь, мне стоит надеть кардиган? Есть что-то такое в старике, одетом в изодранный кардиган. Он вызывает особую жалость.
– У вас есть изодранный кардиган?
– У меня есть кардиган, а изодрать его я могу за минуту.
Я оглядел его, с тарелкой в руках, широко улыбающегося.
– Мне кажется, вы и так вызываете жалость.
Улыбка увяла. Губы задрожали, потом он их сжал, словно