Бенджамин никогда не держит на меня зла за отлучки. Мал еще, наверное. Всякий раз он приветствует меня, с беспомощным восторгом размахивая ручонками, как фанат на голливудской премьере. Его сестра совсем другое дело. Пятилетняя Эмили исполнена ревнивой мудрости. Стоит мамочке вернуться – и начинается череда изощренных унижений и наказаний.
– Вообще-то эту сказку мне Пола читает.
– А я хочу, чтоб меня папочка выкупал.
Королева-мать и то теплее приветствовала Уоллис Симпсон, чем Эмили меня, когда я возвращаюсь из командировок. Однако я терплю. Сердце сжимается, но терплю. По-видимому, в душе согласна со справедливостью кары.
Оставив мирно посапывающего Бена, тихонько открываю дверь соседней комнаты. Окутанная медовым светом ночничка “как у Золушки”, моя дочь по обыкновению спит в чем мать родила. (Любая одежда, за исключением туалетов невесты и принцессы, раздражает ее неимоверно.) Стоит мне набросить одеяло, как она недовольно сучит ногами на манер лабораторной лягушки. Укрываться Эмили ненавидит с самого рождения. Когда я купила ей спальный мешок на молнии до горла, она вертелась в нем волчком и надувала щеки, точно Бог ветров из старого атласа, пока я не признала поражение и не отказалась от этой идеи. Даже персиковый пушок на сонном личике моей дочери не способен смягчить упрямую линию ее подбородка. Из ее табеля я узнала, что “в Эмили весьма силен дух соперничества, и ей нужно научиться проигрывать”.
– Никого тебе не напоминает, Кейт? – поинтересовался тогда Ричард и взвизгнул, точно щенок, которому наступили на лапу, – привычка, появившаяся у него в последнее время.
В этом году, решив, что Эмили достаточно подросла, я не раз пыталась ей объяснить, почему мамочке приходится работать: потому что маме и папе нужны деньги на дом и на всякое другое, что она любит, – балетную студию, к примеру, или путешествия; и кроме того, мамочка очень хорошо делает свою работу, а для женщин работа так же важна, как и для мужчин. Каждая речь неизбежно увенчивалась бурным финалом – трубным ревом, хоровым пением, реянием флагов женского союза, – где я уверяю Эмили, что она все поймет, когда станет совсем большой девочкой и сама захочет заняться чем-нибудь интересным.
К несчастью, равенство полов, давным-давно нашедшее признание в либеральном западном обществе, – пустой звук в фундаментализме пятилетнего ребенка. Для Эмили нет Бога, кроме мамочки, и папочка – пророк ее.
По утрам, пока я собираюсь на работу, Эмили твердит один и тот же вопрос с таким несносным упорством, что я готова ее пришибить, а потом всю дорогу до офиса глотаю слезы оттого, что едва не ударила свою дочь.
– Сегодня ты меня уложишь? Кто меня сегодня уложит, мамочка? Ты, мамочка? Уложишь меня сегодня, мамочка? Уложишь?
Знаете, сколько существует способов сказать “нет”, не