– Это видел?!
– Ничё, бугай! Увидишь и не это.
Смолчал племянничек Евграфа, что кузница, пашня и пятистенок отошли колхозу. Что Соломониду, Прасковью и младенца приютила знахарка Фунтиха.
Председатель Фесько, заручившись поддержкой свояка из органов, действовал споро и нахраписто. Уведомил своячок: под высшую мерочку попадают Селивёрстовы. Сейчас не то время, чтобы из следственной тюрьмы на волю вертались. Пусть затупится меч правосудия, но головы и впредь отваливаться будут, как из-под гильотины.
Клейкая слюна мешала бывшему тюремцу оттачивать словечки, пулять в бугая и злоглазого бугаёнка. Шкуру иногда просекала дрожь: «Пришибут по злобе… им терять нечего… чуют, поди, час смертный… В последнюю ночь сдёргивали с нар дюжинами… хоть бараки проветрятся от вонючих полутрупов. Смердит контра, голодовки объявляет, а от вони штанной не продохнуть…» Ганьке хочется разом покончить со вшивыми пленниками классовой войны. Из всех нор повылазила воинственная орда, оружие прячет. Прячьте! У чекистов оно всегда на виду, в деле.
Видел усердный надзиратель: как на дрожжах растёт огромная могила, вспучивается трупами. Лучше перестрелять, чем недострелять. Дальше так славно пойдёт дело – новую ямину рыть придётся. Одно отвратительно – густым смрадом тянет из подземелья, дыхание ссекается. Скоро без противогаза не войдёшь в преисподнюю.
Давно ли его – Ганьку Фесько – шпыняли тюремные надзиратели. Сокамерники изгалялись… Танцевал с парашей – шлюхой вонючей. Чашка с кашей-размазнёй на роже повисала. Всё! Кончено! Отцарила камерная сволота. Теперь Ганя – полководец. Не сила, так власть сломила сопротивление обильной нарной рвани. Свистит нагайка. Кулаки зубы пересчитывают. Деревенцам Никодиму, Тимуру прощает грешки. Кузнец могучую лапу с фигой поднёс – не жиганёшь его казацкой плёткой – на глазах толпы разорвёт… Скорее бы деревенщину в расход пустили. Пятистенок Ганю заждался. Печь русская, ладная. Дымоход сажей не забит. Матица из листвяка могучего. Пол – плахи не скрипучие. Гладкие. Крашеные… Введёт женушку в дом – не стыдно будет, хоромами блеснёт. Вот, к примеру, Праска. С привесом? Не беда. Тимурёнка пусть Соломонида нянчит. Фунтиха её не прогонит. Праска – стерва зажигательная. Думаю – кочевряжиться не будет. Затащу в постель не с первого, так с третьего разочка…
Размечтался надзиратель. От приятных блудных мыслишек пошло шевеление в отвислых штанах… Переменилась власть, Тимур, навсегда переменилась. Даже запросишь пощады – не подмогну…
Сгущались беды до плотности свинца. В недрах сибирских органов – в высшем начсоставе, на поверхности – в среде исполнительных служак. Подкатывался девятый чудовищный вал. Посыпались директивы – на уничтожение многотысячных масс народа. Шло азартное соревнование по отлову недругов соввласти. В крупные и мелкие ячейки НКВД попадали жизни, пойманные загонным способом. Со времён зарождения Руси не велась такая дичайшая узаконенная облава с последним