До правления Севера добродетель и здравомыслие императоров проявлялись в подлинном или внешнем почтении к сенату и в бережном сохранении того изящного, точного и хорошо отлаженного механизма внутренней политики, который был создан Августом. Но Север провел юность и приобрел все свои знания в военных лагерях, где повиновение старшему считалось само собой разумеющимся, а зрелые годы провел на командных должностях в армии, где любой начальник был деспотом. Высокомерный и несгибаемый духом, он не мог увидеть или не желал признать той выгоды, которую давало сохранение промежуточной, хотя бы и мнимой власти императора над армией. Север не желал унижаться до того, чтобы называть себя слугой собрания, которое ненавидело его и дрожало от страха, стоило ему только нахмуриться. И он отдавал приказы в случаях, когда для получения того же результата хватило бы и его просьбы, вел себя как монарх и завоеватель, носил соответствующие титулы и открыто осуществлял полную законодательную и исполнительную власть.
Победа над сенатом была легкой и бескровной. Все взгляды и все чувства были обращены к «верховному чиновнику», который владел военной силой и казной страны; а сенат, не выбираемый народом, не охраняемый военной силой и не воодушевленный гражданским чувством, основывал свой падающий авторитет только на таком хрупком и рассыпающемся фундаменте, как древняя традиция. Красивый теоретический идеал республики постепенно исчез, уступив место более естественным и земным монархическим настроениям. По мере того как свободы и почести Рима распространялись на провинции, где республиканское правление либо было неизвестно, либо о нем вспоминали с отвращением, традиционные республиканские правила постепенно стирались из памяти людей. Греческие историки, жившие в эпоху Антонинов, с лукавым удовольствием замечают, что, хотя правитель Рима, верный устаревшему предрассудку, и не принял имя царь, он обладал всей властью царя. В правление Севера сенат был наполнен вежливыми и красноречивыми рабами из восточных провинций, которые оправдывали свою личную лесть отвлеченными рассуждениями о принципах рабства. Когда эти новые защитники исключительного императорского права внушали слушателям, что долг подданного – покорно повиноваться, и долго разглагольствовали о бедах, которые неизбежно несет свобода, двор слушал их с удовольствием, а народ – терпеливо. Адвокаты и историки, перебивая друг друга, говорили ученикам, что власть императоров основана не на поручении, которое дал сенат, а на покорности сената, а покорность нельзя отменить, что император свободен от ограничений, налагаемых законами, может по своему желанию как угодно распоряжаться жизнью и имуществом своих подданных и мог бы