Тит Антонин, именуемый Пий, что значит «благочестивый», по праву был назван «вторым Нумой»; обоих правителей отличала любовь к религии, справедливости и миру. Но у Пия, правившего позже, было гораздо более широкое поле для проявления этих добродетелей. Нума мог лишь не давать жителям нескольких расположенных рядом деревень нападать друг на друга и силой захватывать соседский урожай, Антонин же поддерживал порядок и спокойствие в большей части известного мира. У его правления есть редкое преимущество – оно дало очень мало материала для истории (которая, если говорить правду, представляет собой немногим больше, чем список преступлений, безумств и несчастий человечества). В личной жизни Антонин Пий был дружелюбным и добрым. Прирожденная простота этого добродетельного человека делала его чуждым тщеславию и притворству. Он умеренно наслаждался жизненными удобствами, которые предоставляло ему богатство, и невинными радостями общения с людьми; его добродушие проявлялось в веселости и безмятежности.
Добродетель Марка Аврелия Антонина была более суровой и выработанной искусственно, тяжело доставшимся плодом многих бесед на ученые темы, долгого и терпеливого чтения книг и большой напряженной работы ума в полуночные часы. В двенадцать лет он стал сторонником сурового учения стоиков и научился у них подчинять свое тело уму, а свои страсти разуму, считать добродетель единственным благом, порок – единственным злом и равнодушно переносить все происходящее вне его души как нечто маловажное. Его «Размышления» написаны среди лагерной суеты, и все же это большое сочинение. Он даже снисходил до того, что давал уроки философии, и, возможно, делал это более публично, чем требовали скромность мудреца и достоинство императора. Но жизнь императора была лучшим комментарием к наставлениям Зенона. Он был суров к себе, снисходителен к несовершенству других, справедлив и благосклонен ко всему человечеству. Он сожалел, что Авидий Кассий, который поднял мятеж в Сирии, обманул его надежды – своим самоубийством лишил удовольствия превратить врага в друга, и доказал искренность этого чувства, смягчив суровость усердного сената по отношению к сторонникам этого предателя. К войне он чувствовал ненависть и отвращение, считая ее позором и бедствием для человеческой природы, но когда необходимость заставила его взяться за оружие ради справедливой обороны, он охотно решился выдержать восемь зимних кампаний на холодных берегах