II. Наглое поведение армий тревожило Августа еще больше. Отчаяние граждан могло привести их лишь к попытке совершить то, что сила солдат позволяла им сделать в любой момент. До чего непрочной была его собственная власть над людьми, которых он научил нарушать любой общественный долг! Август когда-то слышал их буйный крик в часы мятежа и боялся тех более спокойных часов, когда они начинали думать. Один переворот был куплен за огромные награды, но при втором перевороте могли понадобиться награды вдвое больше. Войска заявляли о своей глубочайшей преданности семейству Цезаря, но толпа капризна и непостоянна в своих привязанностях. И Август призвал себе на помощь все еще сохранявшиеся в этих свирепых умах остатки римских предрассудков, усилил строгость дисциплины, закрепив их законами, и, поставив великий сенат между императором и армией, дерзко требовал их верности как первый чиновник республики.
Долгие двести двадцать лет – от создания этой сложной системы до смерти Коммода – опасности, от природы присущие военному правлению, проявляли себя очень мало. Солдаты редко испытывали то губительное ощущение своей силы и слабости гражданских властей, которое до и после этого порождало такие ужасные потрясения. Калигула и Домициан были убиты в своем дворце своими собственными слугами, и волнения, которые, словно судороги, потрясли Рим после смерти первого из этих императоров, не выплеснулись за городские стены. Но Нерон своим падением затронул всю империю. За полтора года четыре принцепса погибли от меча, и римский мир зашатался под яростными ударами боровшихся одна с другой армий. За исключением этой единственной, короткой, хотя и мощной вспышки военного насилия, два века от Августа до Коммода прошли не запятнанными кровью граждан и не потревоженными революциями. Император выбирался властью сената и при согласии солдат. Легионы уважали свою присягу, и нужно очень внимательно просмотреть римские летописи, чтобы обнаружить три мелких восстания;