Отогнав наваждение, чиновник полиции выслушал, как его представил Бородин, и еще раз поклонился. Дама ответила такой теплой и нечеловечески доброй улыбкой, что Родиону потребовалась вся сила воли, чтобы не растечься сиропом.
– Очень приятно, Филомена Платоновна, – сказала она голосом, пропитанным материнским теплом, как губка мылом. Редко, когда имя[3] настолько точно отражало внешний образ персоны. За сладостным туманом нельзя было не заметить ее глаза цвета морской волны.
– Кажется, Родиону Георгиевичу хочется узнать, сколько мне лет.
Чиновник полиции стал отнекиваться, но его просили не церемониться.
– Не больше пятидесяти… – выдавил он.
Его наградили самой материнской из всех улыбок этого мира:
– Как нехорошо обманывать… Но все равно спасибо за комплимент: мне шестьдесят три, молодой человек.
И ему протянули руку для поцелуя!
Касаясь губами тонкой, почти девичьей кожи, Ванзаров ощутил волнующий аромат духов, какие женщина использует для соблазнения. Шальные мысли, залетевшие ему в голову, мы оставим без комментариев.
Вполне овладев собой, Ванзаров сумел вернуться к делу.
– Я вряд ли могу быть полезна, – печально сообщила Филомена Платоновна.
– Маменька не может передвигаться без посторонней помощи, – вставил Бородин.
– Нилушка, зачем эти подробности… Он славный мальчик, не правда ли? Я воспитала его добрым, чутким, отзывчивым. Его любят и ценят в обществе. И сам он всегда готов помочь любому. Недаром кормила его грудью до пяти лет…
– Маменька!
Взрослый мужчина зарделся, как шаловливый мальчуган. Родион хорошо понял состояние мужчины в два раза старше его: и с ним проделывали подобный фокус родительской любви и нежности, от которой хотелось провалиться или повеситься тут же при гостях.
– В этом нет ничего постыдного. Ребенок, выросший на материнском молоке, здоровее и добрее прочих. Он так долго не мог оторваться от моей груди.
– Ну маменька!!!
– Так, что происходило нынче утром? – Чиновник полиции принялся спасать остатки мужского достоинства бильярдиста.
– Эту ночь, как и все прочие, я спала плохо, почти совсем не сомкнула глаз. От духоты не спасали и открытые окна. Забылась тяжелым, мучительным сном только под утро. Внезапно меня разбудил чей-то пронзительный крик. Я позвала,