– Рэм, бродяга, это ты! – воскликнул я, пытаясь унять волнение сердца.
– Рэм? Почему Рэм?
– Рэм, Рэм, Рэм! Кто же ещё! – защебетало моё сердце, пряча подступившие к глазам слёзы. – Одевайся, дружище, мы снова вместе!
Я достал из каптёрки одежду. Из предложенного разнообразия Рэму пришлась по вкусу тельняшка и лёгкий спортивный костюм.
– Порядок! – я придирчиво оглядел Рэма. Его ладная пружинистая фигура совершенно походила на мою, но были и отличия, придавшие абсолютной копии некий первобытный урийский шарм.
На ваш вопрос «первобытный урийский шарм – это как?» я отвечу так.
Рэм был на толику больше, чем я, сутулился в плечах, в его движениях чувствовалась кошачья пружина охотника, вынужденного подбираться к добыче вплотную. Его нижняя челюсть чуть больше выступала вперёд, как у мудрого удава Каа. Подобная особенность лицевого строения говорила о приоритете чувственной моторики в общении с окружающим миром. Наверняка у погибшего Рэма были те же физиологические особенности, но я воспринимал его как чудо и ничего подобного в его облике не замечал.
Мой подробный анатомический разбор Рэма номер два ещё раз подтвердил печальную истину: мы быстро привыкаем даже к чудесам и восторг души добровольно обмениваем на скучную аналитику происходящего.
Часть 10. Надежда подлежит восстановлению
Я взялся отремонтировать повреждения капсулы в надежде вернуться на безлюдную орбитальную станцию, которая наматывала круг за кругом над Урией. В ночном небе я не мог видеть её движение. Орбита станции лежала в противоположной полусфере планеты. Но я надеялся на благополучие материнского модуля исходя прежде всего из моего законного права надеяться на лучшее во что бы то ни стало.
К счастью, в приборном отсеке чуть ли не треть полезной площади была отведена под ЗИП. Помню, на Земле, в Академии астронавтики, как только мы ни шутили над гипертрофированной предусмотрительностью главного конструктора станции, добродушного Адама Петрича. А зря: прав оказался главный, как в воду глядел.
Потянулись долгие кропотливые ремонтные будни. Рэм оказался толковым и рукастым помощником. Через пару дней работы он уже понимал общую концепцию аппаратного обеспечения и порой указывал мне на то, что я в пылу ремонта упускал из виду.
Дикари исправно каждое утро приносили отменную еду и небольшие, но выполненные от души подарки. Как правило, это были вязанные из соломы зверушки или незатейливые предметы быта.
Ремонт продвигался на удивление споро. Я имел возможность менять целые блоки аппаратуры, не распаивая микросхемы и не выламывая из базовых плат сгоревшие элементы. Главный бортовой компьютер, чудом сохранивший работоспособность после сотрясения, принимал в своё распоряжение всё новые и новые отремонтированные узлы общей аппаратной