Потом Николай Петрович сказал, что получил от своего сына грамотку с фронта, и зазвал Николая Ивановича письмо это почитать: он знал, что Сомылов – грамотей, читает бойко, не по складам. Но Галю дедка в дом Николая Петровича с собой не взял: мало ли какие там вести с фронта-то; он велел ей стоять на улице и ждать его. А она, окаянница, не послушалась, удрала.
Когда Николай вышел на улицу, то увидел: внучки и след простыл. У него сердце оборвалось…
Пропала! Еще одна девка пропала! Беда!
Николай всю округу обежал, разыскивая эту шельму. Тогда и попал он в обманку-то. Мальчишек он, конечно, не догнал: и стар, и ногу повредил сильно.
Вернувшись в конце концов домой, Николай Иванович еще в дверях закричал во весь голос: «Эта сволочь – тут?»
Александра Михайловна молча заслонила собою внучку.
– Ты, Александра, совсем потаковщицей заделалась! Попосле хватишься! – в сердцах крикнул он жене.
…Да что там день, вся жизнь у Николая и Александры пошла не так! Прожили они вместе без трех годков сорок лет, а сколько из них Сашенька не плакала? Разве что в самые первые и сладкие их годочки! Николай винил во всем себя, хотя умом понимал: не в его человечьих силах было уберечь жену свою ни от смерти детей, ни от войны, ни от нужды, ни от беззакония вселенского…
В 15-м с фронта по ранению вернулся – сразу в деревеньку свою, к Саше, к Вере маленькой. Он уже нутром почувствовал, что из большого города утекать надо, что только у земли можно прокормиться и выжить как-то. А тятя и Лука дело да дом питерский пожалели. Остались. Там и упокоились. Слава богу, Михайло с Антоном уцелели!
Работы Николай никакой не боялся, все жилы из себя вытягивал. Начали они с Александрой обживаться хозяйством, начали детей родить. Да только что толку-то, если власть решила хозяина земли лишить, да со свету сжить?
В канун Рождества в начале 29-го года вернулся он из Костромы в свою деревню не с подарками жене и детишкам, а с плохими вестями: мужиков вовсю агитируют в колхозы вступать, кто покрепче – кулаками объявляют, мироедами. Значит, и к ним в деревню придут, видит Бог – придут! Все разворуют, да по миру пустят. А может, вообще жизни лишат.
И надумал Николай бежать.
Завербовался на строительство Меланжевого комбината в Иваново и рванул туда с женой и детишками. Эх! Прощай, земля родная! Ни кормиться больше от тебя, ни в тебе упокоиться!.. Старшей Вере, мамкиной помощнице, тогда девятнадцатый годок шел, Любушке – тринадцать, Надежде – десять, Паньке – восемь, Сонюшке – чуть поболее пяти годков, Николаше – три; а младшую Анюточку Саша еще от груди не отнимала! Страшно уходить, хозяйство бросать, а остаться – еще страшнее!
Что же он, Николай, не так сделал? Что ж ему надо было делать, чтобы Николашенька не помер? Чтобы Любушка не сгинула?
Сгубили девку! Чует он, чует, что ее облыжно оговорили, схватили, неправедно осудили, убили! Чует: убили! Не надругались бы…
Только Сашеньке он этого сказывать не будет. Она, голуба душа, все молится о здравии рабы Божией Любови… Да и то верно. У Бога-то