Он не рыдал, не катался по земле, как это было накануне вечером, когда он узнал о случившемся. Он даже не всхлипывал. Просто крупные слёзы горошинами скатывались по бритым щекам и, срываясь с подбородка, тяжело ударялись о землю. Его душа прощалась с теми, кто был ему дорог… со всем, что у него в этой жизни было.
– Ты поел бы сходил. С вечера ведь сидишь.
Мужчина вздрогнул. Это дед Назар приковылял со своей клюкой, бесшумно ступая по мягкой земле деревенского кладбища, которое ещё два месяца назад было просто толокой у опушки.
– Не хочется что-то… Доктора приезжали?
– Приезжал из Охотска фелшар. Да чем он поможет? Эпидемие, говорит, – холера. По всему побережью люди мрут…
– А многие из деревни живы-то остались?
– Да куда там… Только Рытова эта зараза и не тронула. И Пелагея его жива, и дети – все трое. Да они всегда особняком держались, ты и сам знаешь… – дед пошамкал беззубым ртом. – А у Чемдаля только младшенькая померла, да пацан, Тыкулча, неделю как пропал.
– Как пропал?
– Ну, говорит, по ягоды пошёл да заблудился, видать. Спрашиваю, чего не ищешь-то? Говорит, искал уже, не нашёл. – Дед поскрёб растрескавшимися, грязными от земли ногтями огромный, во всю щёку шрам от ожога. – Только сдаётся мне, сам он пацана в лес свёл да там и порешил, видать.
– Да нешто такое возможно?!
– А когда у тебя их пятеро, то одним больше, одним меньше… Просто, видать, остальных уберечь хочет…
Мужчина представил, как, пытаясь уберечь себя и Анфису от заразы, он ведёт в лес свою Настеньку, как заряжает винтовку. Он вспомнил огромные синие глаза дочурки, представил, как она обнимает его своими ручонками за шею, по детской наивности уверенная, что папа сильнее всех, он всегда защитит, от всего убережёт…
Его передёрнуло, к горлу подступил солёный ком. Нет, уж лучше вместе в одной могилке…
Дед глубоко со стоном вздохнул:
– Прасковья своего Игната намедни схоронила, а теперь вот и сама слегла. Надо бы и ей могилку готовить…
– Так ты что же, сам в одиночку всех и хоронишь?
Неужели этот тщедушный, высохший, словно пучок травы, старик, больше похожий на огородное пугало с копной когда-то светло-рыжих, а теперь седых волос, с торчащими из рукавов изношенной рубахи руками-ветками и сучковатыми скрюченными пальцами, – неужели он в одиночку перетаскал на кладбище всех деревенских покойников, добрая половина которых чуть ли не втрое тяжелее него самого? Неужели сам вырыл все эти могилы? Представилось, как он, шамкая своим беззубым ртом, отпевает усопших…
Мужчина мотнул головой, отгоняя дурные мысли…
Бред какой-то.
– А кому же их хоронить-то? Все смерти боятся, да заразы брезгают, а оно видишь, как выходит? Кто её стережётся, к тому она с другого боку подбирается, а кто ждёт не дождётся, тому свой тощий зад показывает. Стерва костлявая.
Старик опять тяжело со стоном вздохнул. Со смертью у него