Они стояли обнявшись. Каждый стремился оставить другому частичку своего телесного тепла, которое необходимо было не только грудному дитяти. Он – поглощенный жаждой мести, она – вся в жажде любви… Одинокая пара на краю пропасти, расколовшей Россию.
– Когда снова придешь?
– Не знаю.
Вернувшись в Волноваху, Нестор прямо с вокзала направился в школу, превращенную в лазарет. У входа сидели два старых грека, санитары – здесь большинство сел было с греческим населением. Махно они не знали, поэтому даже не привстали, только взмахнули кисточками на фесках. Между греками на лавочке сидел раненый – большущий мужик с замотанной от макушки до носа головой. Компания пила вино – чашками из ведра.
– Станиясо! – говорил раненый, поднимая чашку.
– Си-ийя! – отвечали санитары, поднимая в ответ свои чашки.
– Шо ж вы, черти, его накачиваете? – с напускной суровостью спросил Махно. – Он же в голову раненный!
Старики нахмурились, а раненый вскочил, услышав голос Нестора:
– Ты, батько? Не лайся. Це оны лечать. Сантуринске вино, оны говорять, для здоровья.
Невозможно было не узнать Марка Левадного по его крупной стати. Обнялись. Поднялись и санитары, заулыбались:
– Лечим, батька!.. Хороший человек, надо лечить!
– Пока ще очи поганенько бачуть, – сказал Левадный. – А так уже почти здоровый.
В коридоре Нестор встретил Марусю Никифорову, которая получила повышение: покинув банно-прачечный пост, она стала начальницей лазарета и единственного усатого селянина-фельдшера. На «персонале» были халаты неопределенного цвета. Раненые лежали на полу, на соломе.
– Батько! – обрадовались раненые. – Батько, здравствуй!
– Здорово, хлопцы! – Махно повернулся к Марусе: – Шо, не могла кроватей нареквизировать, матрасов соломой набить?
– Та… – обреченно махнула рукой террористка. – Все одно, ничего нема. Даже йода. Самогонкой мажем. Бабки травы приносят, только я не шибко знаю ихние гречески травы.
– А как той лекарь, шо я прислав? Справляеться? Не удрал?
– Офицер?
– Военный лекарь. Ясно, офицер…
Маруся не ответила, отвела глаза в сторону. Махно начал догадываться, помрачнел, стиснул зубы.
– Що с ним?
– Батько, заспорили мы с им. Он, гад, дворянска кровь… Ну…
– Шо «ну»? – закричал Махно. – Шо?
– Ну… застрелила… – Маруся, взглянув на Махно, попятилась. И фельдшер тоже испуганно отпрянул в сторону. – Ну не можу я з офицерами, батько. Ненависть у меня к им.
Махно молчал.
– Отпусти меня, батько… Не гожусь я для твоей армии. Сердыта у мене душа. Хоть и бабска.
Нестор тяжело смотрел на Марусю. Он и сам знал, что такое ненависть.
– А ты кто? – неожиданно спросил Махно у фельдшера.
– Не узнали? Я ж Забродский. Ветеринар с коммуны.
– А-а, помню. Тепер шо, людей лечишь?
– Оперирую… Людей легче. Человек хоть скажет, где болит.
Нестор вновь обернулся к Марусе,