Тем не менее, когда настала пора выдачи стипендии, ей было не по себе. Чтобы студенты не удлиняли очередь в кассу, деньги на группу получал староста. А потом наступало лучшее время в институте. На сей раз шелест купюр, щебет девушек и остроты мальчиков на тему «напиться и забыться» Алла слушала из угла коридора. Она не сообразила незаметно исчезнуть вместе со злостными врагами успеваемости. И вынуждена была начать пробиваться к дверям сквозь шумную веселую толпу в одиночестве.
– Костомарова, куда? Я должен твою стипу до вечера носить, что ли? – ухватил ее за рукав взмокший от ответственной дележки староста.
– Так я же анатомию… Мне не начислили, – выдавила из сухого горла Алла.
– Начислили, – бодро сказал он. – В деканате в журнале все твои пятерки, тройка и написано – смерть отца. Так что прими соболезнования и деньги.
Расписавшись в ведомости, Алла посмотрела поверх голов сокурсников. Аня Тимофеева пересмеивалась с кем-то, аккуратно складывая бумажки в кошелек. Надо было подойти к ней и поблагодарить. Но дело в том, что бескорыстная лгунья не могла ограничиться словом «спасибо». Она принялась бы клясться, что рассказала о папе, не думая о стипендии. Не догадывалась, что есть причины, по которым ее не лишают. Сообщила бы, что покойник никакой не покойник, а она, заживо его хоронившая, дрянь. Вообще не понимает, как с ней такое случилось. Раскаивается, извиняется и отказывается от денег.
Разумеется, Алла струсила. Признание застряло в ней, и казалось, уже никогда не удастся легко и безболезненно дышать. «Я создам Ане лишние проблемы. Разочарование во мне она как-нибудь переживет. Но повторить мое идиотское объяснение в деканате немыслимо. Господи, ведь все это – чистая правда, я действительно врала и готова отказаться от стипендии. А ей там перестанут верить. В конце концов, я ее ни о чем не просила. Она сама решила, сама ходила, сама говорила. С кем? Со знакомыми секретаршами? С деканом? Что я натворила! Как жить дальше? Сдохнуть честнее», – лихорадочно думала Костомарова. Ее тошнило. Зрение утратило четкость. В виски глухо и тяжело молотилась кровь. Она не помнила, как ехала домой. Там рыдала. Выла. Билась лицом о подушку. Когда пришла мама, дочь выскочила в холл и швырнула стипендию на пол: «Вот, ликуй, кормить меня тебе не придется». У нее был такой вид, что мать отшатнулась и не решилась потребовать собрать деньги.
С неделю ей было паршиво-препаршиво. А потом наслоились другие впечатления. И наслаивались до того вечера, когда подруга рассказала о смерти Тимофеевой. Она обмякшими руками вытрясала из бумажника содержимое. «С ума сошла! Я понимаю, ты в шоке, но на что жить будешь? У тебя, между прочим, ребенок болеет», – пыталась образумить ее Ленка. «У мужа есть заначка», – отмахивалась Алла. Хотя знала, что ни копейки у него нет, а скандал будет отвратительный. Она исколотой нервными мурашками кожей чувствовала, что это – последний шанс