– Ну, – гаркнул я и направил вилку на толпу, – кто ещё хочет знать, что я сделал с ней? Ну, давайте! Кто следующий?
Недолго думая, парни начали расходиться. Шоу закончилось. А жаль, я только завелся.
Смутно помню, как я оказался в камере. Но отчетливо помню удары дубинок, которые продолжались около десяти минут. Большие дяди в форме решили воспитать непослушного мальчика.
Ха, вы опоздали, парни. Лет так на десять.
Меня они ничуть не напугали. Я очень давно перестал чувствовать боль. Я вообще перестал что-либо чувствовать. Меня больше волнует то, что мне придётся пролежать на шконке около недели – голову раздуло, как воздушный шарик. Я даже не пойму, какое сейчас время суток. Перед глазами темнота… но всему виной распухшие веки. Зато, есть время подумать.
Сегодня агрессия снова наполнила меня, хотя я думал, что с яростью покончено. По всей видимости, мой внутренний Зверь не погиб, а притаился засранец и ждёт нужного момента, чтобы вырваться наружу. Я помню, как завёл его. Это было много лет назад, когда по трагичной случайности, мне пришлось отбывать срок за убийство. Тогда этот лохматый зверёк попросился на ручки и я не смог отказать этому малышу. Мы быстро подружились. Он помогал мне справляться с однокамерниками, которые хотели нам навредить. Зверь накидывался на них и рвал в клочья. Наедался и калачиком спал у меня на груди. Я рос и он рос вместе со мной, пока не превратился в кровожадное животное. Необузданное и безжалостное. Вот тогда-то я потерял над ним контроль. Он вылезал наружу произвольно и делал грязные вещи.
Только Вася могла утихомирить его. Правда, лишь на время. Зверь робел, когда нежные руки чесали его брюшко. И млел, когда его гладили по головке. Но, хищника невозможно одомашнить, его истинная натура всегда будет преобладать над остальными чувствами. И когда ничего не подозревающая Вася отвлеклась, Зверь накинулся её и разорвал её тело на куски.
Она лежит на каменистом берегу, под мостом, и едва дышит.
– Что ты натворил? – спрашиваю я Зверя. – Что ты сделал?
Зверь молчит и часто дышит. Он насытился ею сполна.
Я смотрю на свои руки. Они трясутся. Лицо щиплет от царапин, которые так яро оставляла Василиса. Ох, она боролась до конца. Но Зверь сильнее. Я сам не в силах с ним совладать.
Мне хочется пожалеть её, прижать к груди, но она такая измученная, такая хрупкая, что мне страшно прикоснуться к ней. По всему ее телу – синяки. Часть ее пепельных волос касаются реки.
Я поднимаю подбородок к ночному небу. Возможно, пойдет дождь, и уровень реки поднимется. Аккуратно беру ее на руки и отношу подальше от линии берега. Она такая легкая. Невесомая.
– Все будет хорошо, – шепчу я, убрав несколько окровавленных прядей с ее лица.
Зверь разбил ей голову. Он ненавидел ее. Ненавидел за преданный щенячий взгляд. За ее жалобные просьбы: «Вернись, Ваня… Прекрати, Ваня… Пожалуйста, мне больно, Ваня…» Этими словами, она постоянно напоминала ему, какое он на самом деле чудовище.
В дали