– Что грузят? Кирпич? Куда кирпич?
– Подожди, связь пропадает, потом наберу!
– Мы тут в автобусе уже, на мосту стоим, пробки, да, капец…
– Алиса, скачай читалку. Нет, отменить обновление. Отменить. Нет. Алиса, я тебя удалю к чертям собачьим! Не надо ничего обновлять!
– На восемь меня запишите, фамилия Пав-ло-ва…
Он вырвался из потока, вывалился в боковой туннель посвободнее. На всякий случай проверил карманы, к которым особенно тесно жались соседи, – нет, все на месте. Тревога, отбой.
На поверхности его никто не ждал – ни дроны, ни операторы, только одинокий полицейский проводил липким взглядом. Шестаков прошел мимо, стараясь не ускоряться и дышать как можно ровнее. «С ними как с бешеными собаками, – объяснял когда-то отец. – Если встретил – идешь спокойно, уверенно, ничего не боишься. Страх они чуют – будь здоров, никаких радаров не надо».
Выдохнул уже за углом – пронесло. За перегар могли бы и штраф выписать.
Чем ближе Шестаков подходил к рабочему складу, лавируя между фонарями и паркоматами, тем гаже становилось на душе. «Просто похмельный синдром, – доказывал он себе, – низкий уровень серотонина. Тахикардия. Еще и во рту как кони танцевали».
«Игорь, – возражало бессознательное, – мелкий. Глупый и несчастный парень. Ты ему лишний раз позвонить морозился, стыдился его, а теперь он – фарш. А вот ты живой. Ходишь и дышишь, сука такая».
Он вздрогнул, сбился с ритма, зацепил ногой груду сваленных досок.
«Младшие не должны умирать первыми».
Только чудом не влетел в прозрачную стенку остановки.
«Это против природы».
Отмахнулся от рекламного флаера.
«Совесть не грызет?»
– Подскажите, пожалуйста, как… – Перед ним вырос парень в белой рубашке.
– Я не местный.
– Нет, подскажите, пожалуйста, как к вам лучше обращаться? Можно просто Андрей? – Теперь он разглядел, что на протянутом телефоне скачет диктофонная кривая, а рубашка поблескивает бейджиком – стажер, ньюс кого-то там эфэм.
– Нельзя. – Шестаков попытался оттеснить репортера, но тот опять оказался прямо под ногами.
– Андрей, как вы переживаете потерю?
– Отвалите, молодой человек.
– А зачем вам темные очки? Скрывать скупые мужские слезы? Неужели вы стыдитесь своих чувств?
– Так, я не собираюсь… – Шестаков сделал большой шаг в сторону, но репортер раскинул руки, загораживая проход.
– Подождите!