Опознание. Записки адвоката. Владимир Захаров

подфартило, в милом особнячке успело пожить несколько дворянских семейств. Среди них, между прочим, семейство Мятлевых, от коего осталось навсегда слезоточивое: «Как хороши, как свежи были розы»… И свастика тоже от них. От тех времен. Как же так? Ведь русских дворян задолго до Гитлера прикончили! Как же они могли от него заразиться? В том и компот, что не они от него, а… он от них! Свастика, солярный символ, образ солнца, катящегося по небесам. Правосторонняя и левосторонняя… Право – когда концы креста загнуты направо – катится влево, с востока на запад, как солнце, щедро разбрызгивая свет, тепло, жизнь. Лево – концы креста смотрят налево – движется в обратном направлении, от заката к восходу. Забирает жизнь и тепло назад? Нет, собирает посеянное, концентрирует мудрость. Универсальный символ, замеченный не только у арийцев, включая русских (на подолах сарафанов), но и у семитов. Шайка кровавых мистификаторов, немецких нацистов, приватизировала свастику. Или, проще говоря, украла ее… Однако следователь, мучивший Веру Рядовых, носил на галстуке не солярный, а именно кровавый символ.

      Ах, если бы Вера не пребывала в столь плачевном состоянии, какая замысловатая цепочка устрашающих ассоциаций развернулась бы перед ее мысленным взором! Она без сомнения отметила бы сходство широкого тонкогубого следовательского рта с устьем печи для утилизации двуногих. Холодные зрачки следователя напомнили бы ей петли виселиц, а его руки, не лишенные изящества, с длинными фалангами пальцев и полированными ногтями, показались бы похожими на задремавших многоголовых драконов… Он ленился писать, раздражался, но не подавал виду, как и полагается дисциплинированному партийцу. Записывать, правда, приходилось не так уж и много: Вера с трудом разжимала губы, не успев оправиться от шока. К тому же следователь действовал на нее как бы гипнотически. От него веяло холодом, и Вере порою чудилось даже, что через стол от нее сидит не слуга закона, аккуратный и подтянутый, но зияет раскрытая могила…

      На самом деле следователь не был ни могилой, ни крематорием, ни даже газовой камерой. По крайней мере, пока. Не состоял в организованных структурах, нацеленных на истребление черных, желтых или длинноносых. Не изводил себя расовой, идейной или какой-нибудь другой «научно обоснованной» ненавистью. Следователь совершенно не ориентировался в теориях происхождения свастики, не интересовался, солнечный ли символ она собой представляет или какой-нибудь другой. Не знал и не хотел знать, где анамнез, где диагноз, где прогноз. Свастика, трепещущая на знамени, поднятом к небу, сочеталась в мозгу следователя всегда с одним и тем же образом: марширующей колонной воодушевленных парней, зольдатен унд официрен, брызжущих жизненной силой, одухотворенных идеей… порядка! Именно порядок становился для следователя непреходящей, необсуждаемой, бесспорной «общечеловеческой ценностью», которую демократическая, либеральная и какая там еще скользкая мразь растоптала без зазрения совести! В душе следователя