Гонец спрыгнул со взмыленного коня и поспешил во дворец просить встречи с великим князем Ярославом Мудрым. Узнав от дворни об этом, Анна села перед дверью тронной палаты и стала ждать, когда позовут и скажут страшное. Предчувствие ее не обмануло.
Когда отец кликнул ее с Вячеславом и объявил о кончине матери, она не заплакала. Княгиня Ингигерда давно покинула Киев и близких. Надо полагать, новгородские монахини были ей милее родных дочерей. Когда гонец отдал Анне свиток с прощальным письмом княгини, она поначалу хотела его сжечь, не читая. Великая обида жила в ее душе все эти годы. Матушка предала ее, оставив на попечение отца, который за государственными делами и думать забыл о существовании младшей дочери. Анна чувствовала себя забытой, брошенной на произвол судьбы. Такие вещи не прощаются.
Запершись в своей светелке, Анна несколько раз подносила свиток к светильнику, но так и не решилась коснуться пламени. Она по-прежнему не плакала, но глаза застилал влажный туман, сквозь который буквы проступали смутно, не желая складываться в слова. Пришлось подышать глубоко, чтобы успокоиться. Потом Анна вновь развернула свиток перед собой.
Написано было по-романски, сбивчиво и криво. В письме Ингигерда называла себя великой грешницей и просила дочь не держать на нее зла. Мол, не по собственной воле она остаток дней своих в Новгороде провела, а чья на то воля была, пусть Анна сама догадается. Было еще что-то о Христе, о православной вере и жизни вечной. Да только это было писано женщиной, упокоившейся в сырой земле. Много ей Бог помог? И с какой стати заботиться ему об осиротевшей дочери той, которая подписалась как «мать Ирина»?
Стиснув зубы, Анна сунула свиток в огонь и держала над лоханью с водой, пока черные хлопья не обожгли пальцы. А потом разревелась, как маленькая. Совсем одна она на свете осталась. Пока матушка жива была, можно было еще надеяться, что однажды они встретятся, обнимутся и все будет, как прежде. Теперь не стало обмана для утешения. Как жить дальше? Для чего? Что хорошего впереди?
Даже подруг у Анны не было, потому что все ровесницы деток вынашивали или растили, а ей, пятнадцатилетней, водиться с младшими казалось зазорным. Одно время повадилась она играть с дворовыми огольцами, однако отец строго отчитал ее и предупредил, что если такое повторится еще хотя бы раз, то Анна отправится в монастырь и проведет там столько времени, сколько понадобится для того, чтобы научиться блюсти себя должным образом.
Приходилось либо сидеть дома, листая толстые скучные книги, либо вышивать шелковые полотна, либо чинно прогуливаться вокруг терема под надзором двух вооруженных гридней. Поэтому Анна искренне обрадовалась, когда к ней стал все чаще наведываться младший братишка. Это случилось вскоре после смерти матери, когда обоим стало не хватать родственного тепла и близости.
Доверившись Анне, Вячеслав рассказал, что отец прогневался на него за то, что он якобы струсил на охоте.
– Просто рука дрогнула, – оправдывался он, шмыгая носом. – Вепрь здоровенный, как гора, а из чащи совсем неслышно выкатился.