Тюрьма мне в честь, не в укоризну,
За дело правое я в ней,
И мне ль стыдиться сих цепей,
Коли ношу их за отчизну.
Пушкин имел все основания воспринимать ссылку не как внешнюю кару, но как добровольный разрыв со светской чернью: отсюда его стойкость и непреклонность; его творчество первых лет ссылки в ряде аспектов может рассматриваться как преемственное продолжение творчества петербургских лет, в рамках единого периода. Перед отбытием в ссылку Пушкин был с прощальным визитом у Карамзина, заступавшегося за поэта перед царем. Пушкин был вынужден обещать два года не писать против правительства (что давало бы друзьям повод ходатайствовать о возвращении поэта в Петербург), но это не добровольное обязательство, и поэт нисколько не чувствовал себя связанным словом. Именно в первые два года Пушкин был дерзок, в 1821 году написано едва ли не самое решительное политическое стихотворение «Кинжал» (фигурировавшее в протоколах допросов декабристов).
И все-таки ссылка – слишком значительное жизненное событие, которое не могло не отразиться не только на отдельных мотивах творчества, но и на самом характере творчества. Резко конфликтная ситуация вынуждала и к суровой переоценке ценностей. Было бы преувеличением говорить о кризисе, но некоторые кризисные признаки наблюдаются.
26 июля 1820 года на Кавказе Пушкин написал эпилог к поэме «Руслан и Людмила», уже отданной в печать. Рассказывая о своих новых впечатлениях, поэт завершает эпилог горестным признанием:
Душа, как прежде, каждый час
Полна томительною думой –
Но огнь поэзии погас.
Ищу напрасно впечатлений:
Она прошла, пора стихов,
Пора любви, веселых снов,
Пора сердечных вдохновений!
Восторгов краткий день протек –
И скрылась от меня навек
Богиня тихих песнопений…
Творческая пауза на стыке двух биографических периодов жизни Пушкина – реальность. Это очень серьезно: всякое сомнение в своих творческих возможностях – симптом кризиса. По счастью, поэту лишь показалось, что муза скрылась от него «навек», – она еще одарит поэта новой энергией.
Начало ссылки Пушкина ознаменовано превратностями широчайшего эмоционального разброса. Драматизм первых впечатлений. «Приехав в Екатеринославль, я соскучился, поехал кататься по Днепру, выкупался и схватил горячку, по моему обыкновению. Генерал Раевский, который ехал на Кавказ с сыном и двумя дочерьми, нашел меня в жидовской хате, в бреду, без лекаря, за кружкою оледенелого лимонада» (письмо брату 24 сентября 1820 года). Если б не эта счастливая встреча, все творческое развитие поэта пошло бы по иному руслу. Надо полагать, был бы неизбежен творческий кризис, выход из которого прогнозировать