– И только тут я сообразила, что она подает мне знаки. Женщина мотала рукой на уровне груди, словно здороваясь со мной. И смотрела на меня, но не прямо. Не знаю, как тебе лучше объяснить. Лицо повернуто, улыбка во весь рот, но перекошенная, так что в уголке губ даже появилась капля слюны, глаза прищурены. С первого взгляда узнать ее было никак невозможно, клянусь тебе. Казалось, все ее тело сотрясают судороги, понимаешь? Так вот, это была Аранча. Ее парализовало. Не спрашивай, как с ней такое случилось. Однако перейти улицу и спросить ее я, само собой, не решилась.
Биттори в точности не поняла, то ли Аранча таким образом здоровалась с ней, то ли звала подойти. Женщина, которая ее везла, ничего не заметила, занятая инвалидной коляской. Шли они под горку, не торопясь, а Биттори, искренне огорчившись, все продолжала стоять на том же месте, пока они не скрылись из виду.
– Вот, Чато, я рассказала тебе и об этом. Ну, что тут скажешь? Грустно. Аранчу я всегда считала самой лучшей в их семье. Испытывала к ней слабость, еще когда она была совсем маленькой. Самая разумная и нормальная среди них и единственная, как я тебе уже однажды сообщила, кто выразил сочувствие мне и моим детям.
Сложив и убрав в сумку кусок полиэтилена и платок, Биттори пошла к кладбищенским воротам. По дороге она не раз сворачивала то туда, то сюда, правда, так, чтобы ни с кем ненароком не столкнуться. Почти в самом конце пути она увидела в промежутке между двумя могилами голубку с голубем, который, раздувшись, ее обхаживал. Кыш! Биттори спугнула птиц, сильно топнув ногой.
16. Воскресная месса
Колокол у них один, но ранним утром по воскресеньям он звучит не так, как в обычные дни. Воскресные удары сменяют друг друга немного устало, а не сварливо и понукающее и словно задают особый, ленивый ритм: люди – бум! – уже восемь – бум! – если желаете – бум! – можете оставаться в постели – бум! – мне все равно.
К этому времени Хошиан уже три четверти часа крутил педали по местным дорогам. Куда он направился, что сказал жене? Да какая разница. В самую глубину провинции Гипускоа, в какой-нибудь бар, где подают яичницу с хамоном, это уж к гадалке не ходи. Каждый этап в их клубе велотуризма заканчивается тарелкой яичницы с хамоном, а потом можно и домой поворачивать.
Итак, восемь. Звонок в дверь совпал с одним из последних ударов колокола, и Мирен, еще не причесанная, в ночной рубашке, впустила свою помощницу Селесте, которая со свойственной ей любезностью (и не в первый раз) купила им к завтраку половину свежего батона.
– Ох, милая, да зачем же ты себя утруждала!
Вдвоем им легче посадить Аранчу в инвалидную коляску. На Мирен приходятся голова и верхняя часть тела. Но сперва – и это уж непременно – она поднимает жалюзи и говорит дочери всякие ласковые слова на баскском: egun on, polita[23], –