Хнусь нагнулся за очередной сосновой иголкой, но… обо что-то споткнулся и растянулся во всю длину, уткнувшись мордочкой в бурую подстилку. Иголки высыпались из корзины. Кыш, не торопясь, встал. Собрал иголки. И хотел было посмотреть, что ему подвернулось под лапы, но вдруг услышал старинную кышью песенку. Кто-то под стрекот сверчка тихонько напевал «Марш бесшабашного кыша»:
В приметы верит каждый кыш,
Но только не Хрум-Хрум.
Хрум-Хрум – отчаянный малыш,
Хрум-Хрум не тугодум.
Хрум-Хрум пошёл однажды в лес,
И, встретив там быка,
Он на берёзу храбро влез,
Поободрав бока.
«Эй, бык, я кыш, а не кышок,
Я не пущусь в бега,
Сплету берёзовый венок
И брошу на рога».
В приметы верит каждый кыш,
Но только не Хрум-Хрум.
Хрум-Хрум – отчаянный малыш,
Хрум-Хрум не тугодум.
Бубнит молва: «К несчастью – бык!»
Хрум-Хрум твердит: «Не верь!
Раз бык в берёзовом венке,
Открой удаче дверь!»
В приметы верит каждый кыш,
Но только не Хрум-Хрум.
Хрум-Хрум – отчаянный малыш,
Хрум-Хрум не тугодум.
Хнусь спрятался за брусничным кустом и, раздвинув веточки, замер в удивлении. Перед «Тёплым Местечком», спрятанным в корнях красноствольной сосны, в подвешенном между двумя сосенками-двухлетками гамачке лежал Бяка. Глядя в небо и медленно покачиваясь, Большой Кыш старательно выводил куплет за куплетом, пока не допел марш до конца. Это занятие давалось Бяке с трудом. Взяв заключительную ноту, кыш перевернулся на живот, растопырив лапы, как крылья, и просунув мордочку между переплетениями гамака. Он грел спину на солнце и жаловался сверчку:
– Эй, Сверчок, ты не знаешь, отчего кышам-одиночкам так тоскливо? Они строят весёлые проказы, дурачатся, шалят, непоседничают и сумасбродят, но никто не хочет с ними дружить. Может, есть такой Закон – не дружить с Бяками? Или у них неправильное Великое Предназначение? Про меня говорят: «Если в Маленькой Тени всё спокойно, значит Бяка ещё не проснулся». Обидно, Сверчок. И уже не хочется быть хорошим.
Бяка вылез из гамачка и заспешил к дому. Хнусь услышал, как он плещется в умывальном тазу. Причесавшись, сменив носки и завернувшись в связанный Асем плед, Бяка в задумчивости запетлял между вересковыми кустами, бурча себе под нос:
– Снаружи я жёсткая ракушка, а внутри – нежный моллюск. Я одинокое самоценное существо. И мне не нужен никто, чтобы вырастить в себе перламутровую жемчужину.
Никто! Никто не нужен мне.
Мне хорошо в моей броне.
Быть одиноким я хочу,
Мне даже это по плечу.
Непросто вникнуть в жизни суть,
Но