Отзавтракав, папа Слава, потянувшись и хрустнув крепкими руками, пошёл на крыльцо. Там его уже ожидали вёдра. Совершив привычную операцию по наполнению кадушек свежей водой, он уже совсем вознамерился идти в сарайку за косой, но тут его остановил голос бабы Фёклы, которая начала давать ему наказ на сегодня:
– Ты сынок, сегодня не сеном займись, а дров поколи в соседском доме напротив. Светка вчерась с детьми твоми сидела, отработать надобность есть. Дабы мир не осудил тя. За спиной папы Славы, поскрипывая, к воротам подъехала телега, на которой уже восседал дед Михей с косой, что рядом с ним казалась неотъемной частью, этого старичка с проплешиной скрытой картузом. Голос Михея, остановил папу Славу, на пол дороге за топором:
– Ты это чего мужиком командовать удумала, хрычовка стара? Ась мужик сам знат, что ему делать. Урок, видишь ли, отработать? Чего удумала старая, кто же это дрова летом колет? Когда по морозцу оне и легче и хлестче, разлетаются.
Баба Фёкла замерла, с открытым ртом, получив отповедь своего знакомца, и дёрнув концами вдовьего платками, махнув руками, вплыла в дом, оставив папу Славу в задумчивости, между топором и косой. Дед Михеей одержав победу, не собирался останавливаться и вновь начал артобстрел словами:
– Ты мужик, аль как? Щас время сенокоса, вот и отрабатывай, хоть всей деревне мужицким. А то так они заёздят тебя, как лошака, а потом ещё и обсудют. Дрова дело доброе. Тока запомни мил человек, дрова летом, это для того чтобы огонь разводить, они как порох горят, раз и готово, а настоящие дрова, полновесные оне осенью да в морозец уже готовятся да колются. От тех дровишек и тепло и жар долгий, почитай как торф, али как уголь кузнечный. Но энто потом, а счас сено важнее. Как потопаем, так зимой кормилицы полопают. Так что скидавай топор на место, косу и на возу. Давай, давай. Солнышко уже высоко, а трава ждать не будет, сок уйдёт цалительный из её.
Папа Слава, сдавшись и присевший на телегу, смотрел на дом, который его приютил будто прощаясь с ним, понимая, что старуха может и обидится на то, что он посмел сделать и пойти вопреки её воли. Дед Михей зудел словно муха, ворча и выговариваясь, благо что появились новые уши в которые можно много чего влить:
– Зверь баба, это Гавриловна. Вспыхнет, потом отойдёт, еслив с умом. Ты не переживай, она до вечера отправится от своеволия твово. А с сеном, мы с тобой и так в героях ходить будем. Каждый двор обеспечим. Эх, раззудись, плечо, энто тебе не Ванятка, алканавт прошлый, пастух малохольный. Я твову руку ещё вчерась увидал. Будя толк из тебя паря, будя, но тока у бабья на поводу не иди, заёздют, как пить дать, заёздют.
Так ещё продолжалось довольно долго, пока телега, не спеша, выехала за пределы деревни Ненарадовки.
И не видел он, как из ворот смотрела им в след баба Фёкла, да делала охранительные знаки, чтобы сберечь и старого и малого, от лиха.
Ирина Георгиевна убираясь по дому, вновь суетливо наводя порядок, шныряя в бабий закуток, приготовилась