И, в вальсе головою закружа, не позабудет,
Какую розу алую он на щите несёт!
В студии я с порога напоролся на Алевтину – так, выяснилось, звали вероломно вторгшуюся в группу нашу девицу. Как на мину. На секс-бомбу, точнее, коей, верно, она себя и числила. Из элементарного приличия – мы ведь были одиночками, а мой рыцарский плащ еще развевался с самой улицы, – пришлось опять терпеть себя её партнёром. Стоически перенося писки, визг и понукания.
– Ты не обижайся, – с детской непосредственностью увещевала она, – я на мужа своего тоже кричу.
Вот на мужа и кричи – я причём? Хоть и жаль, конечно, бедолагу! Наверное, и на танцы её услал, чтоб пара часов тишины в его жизни появилась!
Вдобавок, когда я подхватывал Алевтину после кружений, рука путалась в складках газовой накидки: пока, там, до спины доберёшься, уже и опять в кружение её посылать пора!
Пора было её посылать…
Я честно отдал Алевтине час – на большее, при всей моей «уважухе» к мужу её, незнакомому и горемычному, сил не хватило: «Слушай, мне бежать срочно надо! Не обижайся, ладно – дела». – «Да иди, иди, конечно – если надо». – На удивление, она всё прекрасно поняла (глаза даже на миг просветлели задумчивостью) и, к её чести, приняла моё бегство с достоинством.
Всему положены пределы —
Душой Гаврила занемог!
И, под шумок, да между делом,
Не от своей партнёрши сбег.
– …Ну, чего ты с танцев сбежал?.. Подожди – сейчас из зала выйду… Но ты позанимался хоть чуть-чуть?.. Надо, конечно, готовиться!.. Да – мы, допустим, можем и в школе заниматься, там у нас и музыка есть!.. Во вторник обсудим…
Я почти бежал домой, хотя сегодня никто там меня особо и не ждал, да и время вечерней поверки тёщи ещё не подошло. Прицепом же я нёс на глубине пакета «чекушку» – одиночество субботнего зимнего вечера (ведь декабрь уже наступил) коротать.
И, «прорисовавшись» на кухне участливо – прилежной физиономией, трезвой ещё харей, – и, затворив за собой дверь нашей комнаты, первую рюмку я налил за польскую сторону…
– Привэт, мой эвропейский дружисче!
– Здорово, мой славянский брат!
Только так, по народной дипломатии, мы друг друга и приветствовали.
Иностранец Томек носил очки с толстыми линзами и постоянно спадающие – не особо на чём им держаться было – джинсы. Длинные волосы были непременно взлохмачены на голове, и торчали в разные стороны из ушей. Европеец имел видавший виды «Фольксваген-пассат» (в бардачке ли, в дверях, или под ковриком которого можно было отыскать болтик любого диаметра или дюбель всякого размера) и троих детей от законной своей супруги – нашей соотечественницы и землячки.
На Ушакова он был приглашён, по своим каналам, Альвидасом (тоже ж теперь евросоюзником). Укладывать мраморные ступени на заднем балконе и центральном входе. Когда он управлялся, без сантиментов сбив мой камень по нижней каёмке, с балконом, я как раз закончил калым мангала «Мальборк».
– Мальборго, –