– Не забивай свою хорошенькую головку, я сделаю твой любимый завтрак, я пулей.
Я не знаю, что значит «пуля».
Мегги выходит из комнаты, и я радуюсь, что она не закрыла дверь. Не хочу оставаться наедине с Джоном. Он выглядит так, как будто носит ковер на груди, но вблизи видно, что это тоже волосы. Кажется, у него жутко много волос. Он тянется куда-то мимо меня, и я отклоняюсь в сторону. Он берет пачку сигарет, зажигает одну и стряхивает пепел в пустую чашку, смеясь над чем-то по телевизору.
Мегги возвращается с тарелкой в руке, что странно, потому что она собиралась сделать мой любимый завтрак, а я больше всего люблю кашу с медом. Дома брат варил мне кашу с медом, и я всегда ее ела из своей любимой синей мисочки, хотя от нее откололся кусочек. Брат сказал, что мисочка все равно может быть моей любимой, даже со сколом. Он сказал, что немножко поврежденные вещи все равно могут быть красивыми.
– Ну, вот. Налетай, – говорит Мегги.
Она залезает обратно под одеяло, и ее ледяные голые ноги касаются моих пяток.
– Что это? – спрашиваю я, глядя в тарелку.
– Это же твоя любимая еда, глупышка. Печенье с маслом. Съешь все до крошки, нам нужно тебя немножко откормить, больно уж ты похудела.
Мне кажется, что я выгляжу точно так же, как и вчера и позавчера.
Я смотрю на Мегги, потом на тарелку, потом снова на Мегги и не знаю, что делать. Потом беру один из кружочков и замечаю, что на нем, на нижней стороне, написано его имя. Совсем как мое имя написано на моей пижамной рубашке. Я про себя повторяю буквы: ДИЖЕСТИВ.
– Ну же, кусай, – говорит Мегги.
Мне не хочется.
– Ешь. Это.
Я откусываю маленький кусочек и медленно-медленно жую. На вкус это чистое масло, мне даже становится немного тошно.
– Что надо сказать? – спрашивает она.
– Спасибо?
– Спасибо – что?
– Спасибо, Мегги?
– Нет, не Мегги. С этого момента называй меня мамой.
Семнадцать
Кажется, сегодня день, когда все происходит в последний раз.
Последний день, когда я въезжаю в ворота студии «Пайнвуд».
Последний раз, когда мне приходится играть этого персонажа.
Мой последний шанс.
Я сижу перед зеркалом в гримерке, пока другие люди укладывают мне волосы и маскируют недостатки моего лица. Сегодня я сама не своя, и даже не уверена, что помню, кто я вообще такая. Когда заканчиваются съемки, у меня всегда бывает период траура: столько месяцев тяжелой работы, и вот они подошли к концу. Но этот последний день кажется даже более зловещим, чем обычно. Мне непросто скрывать от окружающих, что происходит, но осталось продержаться всего один день. Кроме того, я знаю, что в этом я не одинока. Всем нам ежедневно приходится решать, какими секретами делиться, а какие приберечь на потом, чтобы они со временем стали вкуснее.
Оставшись снова одна, я смотрю в зеркало, сомневаясь, мое ли там отражение, и вдруг