Добра ушедшему за Кромку Дедке, что углядел его среди прочих и не погубил: вылепил, выковал, как куют меч из крицы болотной руды.
Бурый улыбнулся. Он редко улыбался. А кто видел его улыбку, не улыбался в ответ – вздрагивал. Но тут как не улыбнуться. Все черное, а он – Бурый.
Вспомнилось давешнее. То, как продали его еще мальчонкой страшному ведуну…
Глава первая
Рядились батька с ведуном не на подворье, за воротами. И Малец тут же стоял. Не разумел ничего. Не понимал: почему с гостем – на улице?
А вот батька знал, верней, думал, что знал. Смердье поверье: кто колдуна на подворье пустит – беду накличет.
Знал не знал, а, как углядел Малец Дедку, сердечко в пятки ушло. До того перепугался, что ручонку из батькиной ладони выдернул и дал бы деру, да пойман был за вихры. Пойман и вытолкнут наперед.
Ох и страшный Дедко. Сутулый, ручищи мало не по земле метут, космы – шерсть медвежья, рожа, что блин. От оберегов страшных шея гнется. Ясно, чужак! А уж глазищи! Чисто прижмурившийся филин. У людей таких не бывает…
– Этот? – Батя отвесил Мальцу подзатыльник.
– Угу, – проскрипел чужак. – Уговор?
В заскорузлой, как сухая земля, ладони блеснуло серебро.
– Уговор, – сипло дохнул батя, принял монеты, оглядел подозрительно: вроде настоящие. Не колдовские.
– А то, может, еще кого возьмешь? – спросил он. – Сей шестой у меня, да не последний. Может, еще девку? До пары?
– Нет, человече, мне этот нужон… – и, помедлив, спросил: – Не жаль сынка-то?
– А чё жалеть? – Батька нахмурился. – Все одно за зиму один умрет. Может, он как раз… Бери, слышь! – Он толкнул Мальца вперед, и тут же клешнястая, без двух пальцев, лапа замкнула тощую ручонку.
– Да ты, это, хоть не убьешь его? – вдруг обеспокоился батька.
И сам тут же смутился. Уже ведь продал…
– Там поглядим, – буркнул Дедко. – Мож, и выживет.
И пошел.
Малец упирался, босые ноги елозили по мокрой траве, а колдун словно и не замечал. Шел себе и шел.
– Ну тады ладно! – крикнул вслед батька и воротился во двор.
Малец перестал сопротивляться, смирился и полушагом-полубегом потрусил рядом. Только раз, перед поворотом, оглянулся, впитал взглядом родное: кривоватый частокол с узкими воротами, пятна огородов, желтые поля подальше, дюжину овечек, каждую из которых знал поименно, младшего братца Нишку, глядящего вслед, раззявивши рот…
Глянул и заплакал.
Шли долго. Весь день. Лугами, бором, болотом. Сначала знакомым лесом, потом – чужой чащобой. Такой, что неба совсем не видать.
Чужой лес шептал и ворчал, давил и путал, трогал затылок лапками вьющейся нежити.
Дедко давно отпустил его руку, но Малец и не думал сбежать. Поспевал за Дедкой изо всех сил. Сжимал в руке Мокошев оберег: заговоренную заячью косточку, шевелил губами непрестанно: защиты просил. Вслух – боялся. Дедко услышит и осерчать может. Такие, как он, за Кромкой ходят. У них свои боги.
А может, и он теперь уже за Кромкой?
От этой мысли Малец весь по́том покрылся, замер в ужасе…
Но тут же опомнился. Увидел, как удаляется сутулая спина в грязно-белой меховой безрукавке, и сообразил: в Нави они или в Яви, а Дедко сейчас – его единственная защита.
К вечеру Малец совсем уморился. Так устал, что даже страх куда-то подевался.
Хотя понятно куда. Он теперь – Дедкин. А Дедко в лесу – как баба в своей избе. И тропы ему открываются, и нечисть, и нежить от него прочь бежит, как мыши от метлы.
А когда на отдых встали, Мальцу совсем хорошо стало. Дедко его покормил, и богато. Лепехами медовыми, копченым мясом, даже бражки глотнуть дал.
От бражки Малец развеселился. Должно быть, не простая бражка была, потому что от нее бодрость пришла, и побежал Малец за Дедкой легко, как олененок за мамкой.
До Дедкиной избы добрались за полночь.
Изба Мальцу не показалась. Покосившаяся снаружи, внутри же пустая и черная.
Внутрь не хотелось совсем. Внутри казалось страшней, чем в лесу.
Дедко хрюкнул недовольно, ухватил за руку, втянул в избу, толкнул на лавку, затворил дверь, подошел к печи, высек огонь.
Вот что значит ведун-колдун. Совсем богов не боится. Сам домашнее пламя творит. У людей-то в домах огонь – летошний. Настоящий. А угаснет по нерасторопности – у своих возьмут. Такой же.
А этому божье благословение – ништо.
– Гори, гори жарко, дровишек не жалко, – ворчал-напевал колдун. – Со мха на лучинку, с лучинки на сучок, с сучка на полешко, разгорайся, не мешкай!
И загорелось. Удивительно быстро. Видать, от наговора колдовского.
От