Леонид.
Доктор, вы сегодня само очарование, но почему вы так холодны со мной? За что? Я обидел вас? Вы плохо спали? Неудивительно – туманы. В этот период всем сложно, поверьте. Вы знаете, я даже рад, что вы колете мне более сильное снотворное. Да, я засыпаю и не слышу, как она поет. Раньше её голос мог заменить мне вест мир. О, вы не поверите, но для писателя муза – это все, и она стала для меня таковой.
Имя? Вы смеётесь надо мной. У нее нет имени, а даже если бы и было, так ли это важно? Вы любили когда-нибудь? О, конечно, как такая очаровательная девушка, как вы, могла остаться без внимания поклонников. Если вы любили, то вам знакомо это сладкое чувство, оно сродни безумию, оно появляется где-то в груди и растет, развивается в тебе, будто опухоль, и затмевает ход твоих мыслей. Да, безумие, но только разрешенное. Официальное.
Я вернулся с завода в тот вечер. Было поздно, я поднялся к себе в комнату, хотя это не совсем комната, я снимал целый чердак. Оттуда открывался потрясающий вид. Это было год назад. Тогда город заполнили туманы, как и сейчас. И я в ту пору изрядно уставал на работе.
Я приходил домой, варил себе кофе, пил его, слушал радио и смотрел в окно. Я ждал, когда моя муза принесет мне идею, которую я перенесу на бумагу, и позже мне не придётся работать за гроши и так выматываться, что до печатной машинки нет сил дотянуться. Я брал кружку, и руки дрожали после тяжелой, монотонной смены на заводе. Будь проклят этот труд!
Однажды я рассердился, страшно рассердился. Кажется, я даже что-то сломал в комнате, не помню точно. Но что я помню, так это смех, а затем и песню, унявшие мое желание разрушить все и вся.
Я оглянулся на звук. Там, за окном, в туманной дымке, будто стоя на облаках, танцевала она. Вся будто сотканная из серебристой дымки, она казалась мне невесомой, призрачной, и её смех заставил сердце забиться сильнее. И я засмеялся в ответ. Будто что-то порвалось в груди, будто я сбросил оковы с давно связанного сердца. Я не мог остановиться, смеялся как мальчишка, до слез, до того, что вздохнуть стало больно. Я смеялся вместе с нею.
Она стояла в тумане на высоте восьмого этажа, в легком кружевном платье, и смеялась вместе со мной, улыбалась мне как ни одна женщина до того. Она подошла, неслышно проскользив по туманному озеру. Туман скрыл пол моей комнаты, и она вошла в мой дом, – и в мою жизнь.
Вы всё ещё даете мне эти ужасные препараты, я от них очень хочу спать. Очень, порой просто не выносимо. Зачем? Что вы делаете, пока я сплю? Вы следите за мной? У меня паранойя? Тогда зачем мне спать по вашей указке, доктор? Я ведь и так не могу встать с постели! Так, может быть, вы оставите мне право хотя бы на сон! На сон в тот час или минуту, когда я захочу! Я, я, понимаете?! Я человек! Я не заключенный проклятых лагерей! Да, вы вздрогнули! Вам стыдно за то, что ваш народ творил с нами! Нет? Не стыдно, иначе я не был бы пленником ваших желаний! Вы хотите услышать мою историю, вы записываете мои слова! Зачем?