– Нет. Пока я верю только в то, что вижу наяву.
Его рука замерла.
– Расскажи мне о себе, Охотник. Откуда ты? Ты родился здесь, на юге?
– Да, на юге. Но я не помню, где. Родители странствовали. Мать тоже почти не помню, рано ушла… Отец стал лесничим в Западных угодьях, в лесах, что между Сестёр растут.
– В долине, где Дивный Дом?
– Да, там.
– Там красиво – ко мне прилетали птицы оттуда, с пёстрыми нежными перьями… И соколы долетали туда, я видела тот край их глазами.
– Я недолго прожил в Междуречье. Отец погиб на охоте, и я ушел. Угрюмый сирота был не ко двору…
Охотник перевернулся на спину и, заложив руки за голову, продолжал:
– Что было потом, ты видела. И в воде, и в огне. И ветер пел тебе об этом. Я встретил слепого гончара. Он шел с повозкой, полной горшков и кувшинов. Он да его дряхлый осёл… Я спросил, не нужен ли им поводырь. На что старик отвечал, что дорогу он знает. Его босые ноги были в пыли, и, взглянув на них, я понял, что он никогда не собьётся с пути. Земля сама вела его, открывала ему источники и глиняные залежи, предупреждала о шумных трактах, гудящих от топота копыт и скрипа колёс, подсказывала мягкие спуски и берегла от обрывов.
Я стоял в траве, на обочине и, пока я не шагнул к нему в дорожную пыль, чтобы потрепать осла, он молчал, улыбаясь вежливо, но непреклонно. Когда же я шагнул… старик позволил мне подойти. Я гладил ослиную голову, а он мою. «Пойдём с нами, мальчик. Пойдём. Я ошибся. Нам нужен поводырь».
Он долго водил меня по лесам. Мы доходили и до здешних каменоломен, были и у Верхнего Дома, что в лесах потерялся теперь… Я разминал ему глину. Он научил меня находить её. Учил запоминать дороги, даже самые неприметные тропки. Я хотел стать таким, как он. Но мои руки искусно плели лишь верёвки. Мой язык немел, когда он пел за гончарным кругом… «Не стать тебе гончаром. И ткачом не стать. Целительных яблок ты тоже не вырастишь», – сказал он после очередной моей неудачи. Мне было пятнадцать лет, я как вихрь метался, не зная ни цели, ни пути. «Так что же мне делать, отец?!»
«Сплести петлю», – был его ответ.
Она почувствовала, как на мгновенье погасло солнце над ними, услышала, как кони мечутся, крича от ужаса. Чёрная тень пролетела высоко.
– Он парит выше облаков, – голос Охотника был ровен, – надо успокоить коней.
Ведьма лежала на земле, чувствуя каждое корневище, каждый камень и изгиб дёрна. Удержаться и не взлететь вверх, в тот гулкий воздух, что хранит ещё в жар его крыльев.
– Пойдём! – Охотник привел всхрапывающий коней, они пятились и трясли головами. – Нам надо идти.
Ведьма медленно повела головой из стороны в сторону. Её волосы выбились из косы и прядями лежали между корней. Волосы темнели и из золотых становились медно-бурыми.
Он присел на корточки рядом, взял одну прядь:
– Земля не скроет тебя. Его пламя превращает в пепел даже гранит.
– Я… Лишь хотела… пыталась удержаться, остаться здесь. С тобой…
– Тогда