какие силы сквозь меня?..
Точность
Я в средоточье медленных событий,
где распускание бутонов нарочитей,
чем время зримое в тех пузырьках с песком, –
по мигу лепесток за лепестком
и за цветком цветок, другой и третий, –
томительно рождение соцветий.
Что деется с той женщиной цветущей:
едва забылась над водой текущей,
лицом и грудью к ней устремлена,
как струями витая быстрина
остановилась, – тут же ненароком
та женщина летит к её истокам.
Не для моих и жадности, и лени
такие тонкости в несчётности явлений,
вниманию доступных в каждый миг,
поэтому вперёд и напрямик
я корочу подробностей цепочки
и говорю:
– Весна. Взорвались почки.
Пришествие
И снова возвращается гулёна,
когда краснеют ветви оголённо
в берёзовом лесу и ветер влажный
гоняет по асфальту клок бумажный.
Во всякий час – едва за город выйдешь –
одну ее хлопочущую видишь,
когда в руках, подобных смуглым соснам,
бельё снегов полощется под солнцем,
чтоб на ветру повиснуть для просушки, –
и облачные пухлые подушки
на синие ложатся покрывала.
Как будто слишком долго изнывала
по мужней ласке, по судьбе домашней,
по выстланной половиками пашне –
и вот вернулась к хлопотам гулёна!
И думаешь о том ошеломлённо:
она – пора души или погода?!
И не заметишь вновь её ухода…
Провожая
З. Лившицу
Судьба разводит, как свела.
В грядущем – тьма.
А ночь, как никогда, светла –
сойти с ума!
Пусть слёзы просятся к лицу –
нам не к лицу!
Мы в человеческом лесу,
как на плацу.
Все так же мне верней зеркал
твои глаза,
а то, что рвётся с языка, –
замнёт вокзал.
Разлука страшная беда,
но горший страх –
вдруг стать чужими навсегда
в двух, трёх шагах!
Слетит с руки руки тепло,
как ни держи.
Да будет памяти светло
всю ночь, всю жизнь…
Цокот
Сквозь изгородь и садик,
сквозь дом проходит путь,
которым скачет всадник
и не даёт уснуть.
Не ты ли в самой гуще
безудержной езды?
Дороге той бегущей
неведомы бразды.
Не зная мыслей задних,
вперёд, всегда вперёд
и рядом скачет всадник,
вращая звёздный свод.
Под