– Все готово!
Женский голос, донесшийся с кухни, заставил молодого человека, тяжело вздохнув, бросить на любимое произведение взгляд, полный страдания. Чувствовалось, что спокойно почитать ему сегодня не удастся.
– Сейчас иду, – не слишком громко и достаточно равнодушно отозвался он и, искренне намереваясь лишь дочитать начатое предложение, опять уткнулся в книгу. Морская битва на ее страницах продолжалась, набирала обороты, события все накалялись и секунды, беззастенчиво слагаясь в минуты, полетели мимо молодого человека, мгновенно забывшего обо всем на свете, в какую-то неведомую даль.
Очнулся он от того, что книга в его руках пару раз странно дернулась и слуха его коснулся негромкий стук. Непонимающе заморгав, он поднял взор, с большим трудом снова отрываясь от повествования и растерянно воззрился на стоящую рядом с креслом пожилую женщину, только что постучавшую костяшками пальцев по обложке его любимого издания.
– А?..
– Я сказала, что все готово, – женщина, мягко улыбаясь, слегка покачала головой, – В который раз ты уже перечитываешь эту книгу?
Блондин, со вкусом потянувшись, заложил повесть чем-то, попавшимся ему под руку и, скинув ноги с пуфа, легко поднялся, пожимая плечами.
– Не помню. Но она помогает мне расслабиться, а расслабление, как тебе известно, – вещь достаточно необходимая, – и, завершив тираду обворожительной улыбкой, он уверенным шагом направился в сторону ванной комнаты, дабы вымыть перед ужином руки.
Собеседница последовала за ним.
– Однако с твоим образом жизни не стоило бы так сильно отключаться от всего окружающего. Это может сослужить тебе плохую службу, Шон.
– Брось, ба, – в ванной зашумела вода, возвещающая о начале водных процедур и парень несколько повысил голос, перекрывая ее шум, – Ты прекрасно знаешь, – так расслабиться я могу только здесь. Я же не дурак, чтобы позволять себе отключаться, находясь на работе.
Женщина, предпочитая ничего не говорить, слабо кивнула и, вздохнув, чуть покачала головой. Она была еще далеко не стара и, вопреки расхожему мнению, витавшему некогда среди сплетников, «старушкой» называть ее было бы слишком преждевременно, – она лишь начинала входить в пору своей прекрасной, роскошной осени, только приближаясь к царственному увяданию. Но жизнь ее, еще могущая бить ключом, была всецело посвящена внуку – никого иного не видела она вокруг, ничьи дела не интересовали ее и ничьим словам она не верила так, как всегда верила ему. Впрочем, нельзя сказать, чтобы она полагала свою жизнь хоть сколько-нибудь пустой, или не была удовлетворена ею, – нет, совсем наоборот, ей казалось, что более полной, чем сейчас, жизнь ее быть попросту не может.
Внука она обожала. Получив его, этот подарок непутевой дочери, рожденной ею в достаточно раннем возрасте, когда ей самой едва исполнилось тридцать лет, она привязалась к мальчику мгновенно, заботилась о нем так, как не каждая мать может заботиться