Женщина явно так не думала, хотя и промолчала.
– Америка – хорошее место? – спросил Ян Павел.
– Множество живущих там поляков считают именно так, – ответил Графф. – Но это не Польша.
– Я хочу увидеть весь мир, прежде чем умру, – сказал Ян Павел. Раньше он никому никогда этого не говорил.
– Прежде чем умрешь? – пробормотала мама. – С чего ты задумался о смерти?
Как обычно, она попросту его не поняла. Он вовсе не думал о смерти. Он думал о том, чтобы научиться всему на свете, но этому мешал очевидный факт – ограниченный запас имевшегося у него времени. Почему люди так огорчались, когда кто-нибудь упоминал о смерти? Неужели они полагали, что смерть кого-то пощадит, позволит жить вечно, если о ней не упоминать? И насколько на самом деле мама верила в Христа, если боялась смерти настолько, что не могла даже говорить или слышать о ней от своего шестилетнего сына?
– Переезд в Америку – только начало, – ответил Графф. – У американских паспортов намного меньше ограничений, чем у польских.
– Мы об этом еще поговорим, – сказал Ян Павел. – Приходите позже.
– Вы что, с ума сошли? – спросила Хелена, как только они вышли за дверь и никто уже не мог их услышать. – Разве не ясно, что замышляет мальчишка?
– Нет, не сошел. И да, ясно.
– Похоже, видеозапись нашей встречи повергнет вас в еще большее замешательство, чем предыдущая – Силлаайна.
– Не думаю, – покачал головой Графф.
– Что, все-таки намерены обмануть мальчика?
– Тогда я точно буду сумасшедшим.
Он остановился на краю тротуара, явно собираясь закончить разговор до того, как сесть в микроавтобус вместе с остальными. Неужели Графф забыл, что все, что он сейчас говорил, продолжало записываться?
Нет, он помнил об этом. И обращался не только к ней.
– Капитан Рудольф, – сказал он, – вы сами видели, и каждому понятно, что добровольно заставить этого мальчика отправиться в космос невозможно. Он просто этого не хочет. Его не интересует война. Вот чего мы добились дурацкой репрессивной политикой в отношении неподчинившихся наций. Перед нами самый выдающийся ребенок из всех, кого мы когда-либо встречали, но мы не можем его использовать, поскольку многие годы создавали культуру, которая ненавидит Гегемонию, а вместе с ней и Флот. Мы настроили против себя миллионы людей во имя каких-то дурацких законов об ограничении рождаемости, бросив вызов их вере и социальной идентичности, а поскольку вселенная статистически склонна к иронии, естественно, лучший кандидат на роль командира, подобного Мэйзеру Рэкхему, появился среди тех, кого мы настроили против себя. Я лично тут ни при чем, и только идиоты могут меня в этом обвинять.
– Тогда что все это значит? Тот уговор, на который вы согласились? В чем суть?
– Естественно, в том, чтобы вытащить Яна Павла Вечорека из Польши.
– Но какая разница, если в Боевую школу он все равно не пойдет?
– Он