– Воюешь, Кармазин? – со смехом встретил его Соловьев.
– Ну не всем же прохлаждаться, – ответил тот, все еще раздосадованный происшествием.
– Вот держи, это тебя взбодрит!
Перед Кармазиным возник большой вензель N, глаза его охватили приятную округлость бочонка, ноздри втянули восхитительный аромат виноградной водки.
– Ух! – выдохнул он, перехватил бочонок, аккуратно опустил на землю. Потом поспешно сбросил рукавицу, отцепил манерку, погрузил ее в прозрачную жидкость, так непохожую на мутную самогонку, которую подавали в местных тавернах под именем шпанса, выхватил, надолго припал к горлышку.
Шулепин, сидевший до этого в глубине кареты и несколько презрительно наблюдавший за происходившим на дороге, при упоминании фамилии Кармазин вдруг встрепенулся, подался вперед и впился глазами в корнета.
«Кармазин… Кармазин…» – повторял он про себя, пробуждая память.
– Уф! – сменил тональность выдоха Кармазин, опуская руку с пустой манеркой, и замер, прислушиваясь к тому, как блаженное тепло разливается от желудка по телу. Соловьев смотрел на него с понимающей улыбкой, не нарушая рассказом сладостные мгновения внутренней гармонии. Вот уже и пальцы ног подали признаки жизни, встрепенулись, зашевелились, Кармазин удовлетворенно кивнул, широко улыбнулся, вскинул глаза на Соловьева. – Вот уж удружил так удружил! Неужто французский обоз накрыл?
– Не поверишь – бросили.
– Бросили?! Только французы могут бросить водку!
– Зато у наших пришлось отбивать с боем.
– Как это тебе удалось?
– Да они на ногах не стояли.
– Тогда верю. Но все равно, ты, Соловьев, герой!
«Ну конечно же! – воскликнул про себя Шулепин и так же мысленно хлопнул себя ладонью по лбу. – Соловьев – Кармазин, Кармазин – Соловьев!» Услужливая память выхватила из дальних закромов нужные папки и стала быстро переворачивать листы приказов, отчетов, донесений и доносов, реляций, рапортов и подметных писем. По мере чтения взгляд Шулепина смягчался, вот уже и в Соловьеве он обнаруживал скрытые ранее достоинства – смелость, решительность, расчетливость, быстроту реакции и тонкость обращения с неизвестным лицом в экстраординарных обстоятельствах. «Ах, как интересно! Что говорится, на ловца и зверь бежит. Но там, помнится, был третий», – подумал Шулепин, но как ни напрягал он память, сколько ни вглядывался в пожелтевшие от времени листы, нужная фамилия расплывалась и ускользала.
– А куда обоз шел? – спросил Кармазин.
– Туда, – показал рукой Соловьев.
– Хорошо, – сказал Кармазин. – Значит, все же наступаем.
Вопрос этот занимал всех. Пессимисты считали, что мы бегаем от французов, как зайцы, оптимисты полагали, что тем же самым занимаются французы, реалисты говорили, что это не война, а бардак, игра в горелки с завязанными глазами. Теперь появилась некоторая определенность. Бардак, конечно, но водим мы.
Раздавался