– Православные люди, отец Иван, между прочим, живут и на Аляске, и в самих Северных Штатах. Россия – империя. Ее флаг когда-нибудь будет реять на всех земных материках.
– Господи, никогда не знал, что в тебе живет Александр Македонский пополам с Чингисханом! – Иоанн Тимофеевич окликнул Васю, сидевшего возле окна над толстой церковной книгой, подарком Григория Тимофеевича. – А ну-ка, сын, скажи нам: ты бы хотел, чтобы православие победило все религии мира?
Вася вспыхнул, отложил книгу.
– Смелее, смелее! – ободрил Григорий Тимофеевич. – У нас беседа семейная – не экзамен.
– Хотел бы, – сказал Вася. Он опустил голову, и его щеки запылали еще ярче. – Но это невозможно.
– Да отчего же, если сила есть?! – воскликнул Григорий Тимофеевич.
Вася поднял глаза – два синих оконца.
– От веры не отрекаются. Римские цезари покорили мир, но не смогли перебороть христиан.
Григорий Тимофеевич рассмеялся:
– Ученик Матвея Матвеевича! И все-таки, господа, очень даже приятно чувствовать себя частицей империи, человеком империи.
– По мне, так радость невелика. Православных болгар грабят, убивают, а мы только охаем да ахаем.
– Государь нерешителен.
– А решишься, придется воевать с Англией, с Австрией и уж потом только с Турцией.
– Давно бы пора наломать хвост всей вражьей силе. Вася! – обратился к племяннику Григорий Тимофеевич. – Неужели тебе интересно читать эту старую Псалтырь?
– Да ведь она при патриархе Иосифе напечатана. При царе Михаиле… Сколько людей ее читало до нас.
– Вот именно! – сказал Григорий Тимофеевич. – Добрые книги долго людям служат… А тебе мой наказ: ты нет-нет да и вспоминай, что Василий Иванович Беллавин не просто ученик духовного училища, торопецкий житель, а человек империи. Российской империи.
Свет
Преображение. Престольный праздник.
В храме пахнет свежим бельем и осенью. Люди все в новом, в лучшем, и всюду цветы, перед каждой иконой цветы.
Вася следит за солнечным лучом. С утра моросило, и на утрене по храму гуляла дождевая неуютная свежесть.
Пономарь Федул Васильевич, созывая народ на обедню, отзвонил праздник с такою радостью, что беспросветная непогодь вытянулась серыми косяками и понесла эти косяки за горизонт.
Луч, проникший в храм, был несильный, серебряный, но сердце у Васи радостно встрепенулось: Преображение – Свет. И в это время отец диакон возгласил:
– Благослови, владыка.
Батюшка трепещущим от волнения, родным, но преображенным сугубою ответственностью голосом ответил:
– Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.
– Аминь, – пропел хор, и храм наполнился светом.
Как жар, сияло золото иконостаса, сияли облачения духовенства, свет взыграл на одеждах прихожан.
Вася