«Чадца мои! Все православные русские люди! Все христиане! Когда многие страдания, обиды и огорчения стали бы навевать вам жажду мщения, стали бы проталкивать в твои, Православная Русь, руки меч для кровавой расправы с теми, кого считала бы ты своим врагом, – отбрось далеко, так, чтобы ни в минуты самых тяжких для себя испытаний и пыток, ни в минуты твоего торжества, никогда-никогда рука твоя не потянулась бы к этому мечу, не умела бы и не хотела бы найти его».
Сказать «не убий» легко, когда никто никого не убивает. Но вот нож приставлен к груди, глаза нападающего бессмысленны, а тебе твердят – «не убий». За такие призывы надо ответ держать. И святейший был готов отстоять свою голубиную кротость. Белая армия Деникина теснила красных, но белизна высокой идеи уже по самое горло окунулась в кровь истребления. Великая Россия на глазах всего мира убивала себя.
Святейший Тихон, как стена света, поднялся над Россией, защищая жизнь от смерти. И прогневил! Не только жаждущих реванша и отмщения – саму тьму.
На четвертый день после призыва к миру, к истине в православном храме на него напала с ножом женщина.
Был праздник иконы Божией Матери Троеручицы. Некогда Благодатная прирастила отсеченную палачом руку преподобному Иоанну Дамаскину. Не допустила и теперь свершиться злодеянию. Нож только слегка ранил святейшего, кожаный пояс защитил.
Покушавшаяся на жизнь патриарха Пелагея Кузьминична Гусева народным судом города Москвы была признана невменяемой. Она почитала себя посланницей Бога, призванной покарать гордых сатанинских вождей, и таким вождем для нее был Тихон. Судебное дело прекратили, Гусеву отправили на излечение.
Святейший видел: опека его добровольных телохранителей стала открытой, строгой, но принимал ее терпеливо.
Рана зажила быстро. И на Успение Тихон поехал в лавру.
Здесь ему сообщили о славных победах Деникина. Взята Одесса, армия движется к Киеву… Все это подавало надежду на избавление от плена.
Сердце переполняла молитва. Душа сосредотачивалась на этом дивном откровении. «Во успении мира не оставила еси, Богородице», – поется в тропаре праздника: честнейшая херувим и славнейшая без сравнения серафим была теперь с Россией, ибо здесь творилось все худшее, что могут делать люди с людьми.
Святейший совершал службу так, словно она была последним светом его жизни. Молящиеся чувствовали особый настрой великого пастыря и лепились к нему сердцами.
После литургии настоятель Кронид подал патриарху истерзанный тайнохранением листок бумаги:
– Из Архангельска доставили.
– «Акт о чуде», – прочитал святейший. – Печать, подпись священника… Андрей Михайлович… Распопин? Ну и фамилия.
– Получили от человека надежного и достойного… Отправитель епископ Павел Пинежский. Другие документы я позже покажу.
Видения удостоились дети и подростки. Их было семеро. Старшей,