Ага-ага, потому что наличие Роджера в чьей-либо жизни вообще очень трудно объяснить.
– А вообще-то кто такой Декс?
Сестра приняла человеческий вид, вытерла со лба пот и посмотрела на меня так, будто я полностью испоганила ей тренировку.
– Анна, ну серьезно, ты хоть когда-нибудь слышишь, что тебе говорят? Я месяцами рассказывала тебе о Дексе. Понимаешь, это мой бойфренд, именно тот, который последние две недели провел на съемках в Венгрии. Понимаешь? Тот самый бойфренд, который звонит мне каждый вечер в десять сорок пять. А? Никаких ассоциаций?
Она говорила сквозь зубы и откровенно врала мне, но, если я надеюсь еще хоть раз в жизни поесть, лучше не прикапываться.
– Откуда мне знать, с кем ты говоришь по вечерам? Я думала, что твой бойфренд – тот лысый европейский продюсер с крутой тачкой. А нам что, обязательно встречаться с Роджером?
– У того я просто одолжила машину, пока моя стоит в ремонте. А у Роджера, если хочешь знать, дела сейчас идут очень и очень неплохо. А если ты не хочешь знать, я все равно тебе объясню. Видела рекламный ролик «Бургер барн»? «Революция начинается сейчас»? Так вот, его Роджер сделал. А сейчас он снимает фильм об убийствах в Лос-Анджелесе, и пока получается красиво.
Под «красивым» она обычно понимала полную и бесповоротную нудятину.
– Ведь убийства так духоподъемны.
– Они часть жизни, – сказала она, словно я была полнейшей идиоткой из какой-нибудь параллельной галактики. – Я играю женщину, которую так и тянет в подобные места, и она сама не понимает почему. Как в «Головокружении» Хичкока, только у моей героини своего рода духовное родство с женщинами, которые приехали в Лос-Анджелес, да так и не сумели из него вырваться. И там идет чисто визуальный ряд, никто ничего не говорит.
Я сдалась и надкусила яблоко.
– Мертвые женщины, которые ничего не говорят. Исключительно в духе Роджера.
Роджер был как Эдгар Аллан По для тупых. Роджер снимал фильмы о женщинах, которые уже умерли или вот-вот умрут и которым, собственно, особо и нечего сказать миру, – сплошное клише, как и его стянутые в хвостик жидковатые волосы. Моя сестра встречалась с ним пять лет, и соответственно пять раз на Рождество и пять раз на День благодарения мы должны были покорно мучиться в его обществе. Он каждый раз – будто его кто спрашивал – не упускал возможности напомнить мне, до чего же общество потребления отвратительно по своей сути и как же это неэтично есть мясо, когда я, например, мирно просила передать мне соус. Он был даже не американцем, а поляком, что, по идее, должно было делать его более интересным, а в действительности делало его еще более тошнотворным. Когда Делия наконец-то его отшила, мы с папой, прыгая как ненормальные по всей в гостиной, станцевали джигу.
Я, видимо, улетела в воспоминания, поскольку