Надо отдать Роджеру должное: он умеет играть так, словно перед ним восторженная публика, даже если его зрители – всего лишь я на пару с сестрой, да и к тому же мы не проявляем ни малейших признаков восторга.
– То есть я – одна из девочек Мэнсона? – Выражение лица Делии мне было хорошо знакомо, они примерно означало: «Будь любезен, срочно перефразируй, не то я усилием воли расплавлю тебе рожу». Мне даже стало его немножко жалко. – Тебе не кажется, что это несколько банально?
– Нет, – сказал он с ехидным торжеством. – Никаких девочек Мэнсона и никакой банальщины. Ты – дитя Калифорнии. Все те девчонки были детьми Америки. Бесшабашными детьми. Бессердечными детьми. Жестокими детьми, ненавидящими своих родителей. Они не различали любовь и ненависть, жизнь и смерть. И может, это вообще не Мэнсон, а кто-нибудь другой, но все вместе они часть той тусовки, той раскаленной пустыни, того последнего лета шестидесятых. Мне надо подумать.
Что касается последнего – так это еще очень мягко сказано. Я начинала замерзать по-настоящему, и мне не нравилось то, что Роджер говорил о своем фильме. Он был из тех режиссеров, кто «в творческих целях» запросто мог столкнуть человека с крыши, чтобы сделать себе рекламу и компенсировать свой последний провал.
Сестра шумно вдохнула и выдохнула.
– Ну что ж, надо приступать к съемкам, освещение меняется, и я не думаю, что нам разрешат болтаться здесь, наверху, целую неделю. Декс возвращается домой в пятницу, а все дни до этого у меня будут зомбаки. А уж когда вернется Декс, я и подавно не смогу сниматься в любое удобное для тебя время. Тебе придется составить график и строго ему следовать.
– Декс, – обронил Роджер и больше ничего не прибавил.
Сестра включила свой мобильник и протянула его мне.
– Только убери звук, – сказала она и жестом велела мне присесть рядом с вентиляционной трубой.
Я притворилась, что пишу эсэмэски, чтобы ни один из них, упаси боже, не решил, будто их деятельность может вызвать хоть какой-то интерес, но от сестры было трудно отвести взгляд. Я всегда больше узнавала о Делии, когда наблюдала за ней, чем когда слушала ее. Если ее спрашивали об отце – мамином первом муже, который однажды сбежал без оглядки, – она выдавала стандартный ответ: «Сукин сын, как я рада, что он свалил». Но мама говорила мне, что после его ухода Делия начинала плакать при каждом звонке в дверь. И в этом, по маминым словам, не было никакого