«Живу, как все прочие смертные…»
Живу, как все прочие смертные,
не брезгую рыбой в желе,
как и они, не ведаю,
будет ли завтра… и
будет ли о чём жалеть.
Затюкана днём ошалелым,
теряюсь в скользящем
потоке метро
и, первым делом,
торможу спутанных мыслей
веретено,
иссякший источник чувств
отключаю,
погружаюсь в дремоту,
как все, «в измоте»,
с одним лишь желаньем:
«Сейчас бы чаю!»
А дальше – на автопилоте,
чтобы завтра
снова включиться
в захватывающую игру,
как все прочие смертные.
Словом, живу.
«За сиреневым окном…»
За сиреневым окном,
где недавно лето млело,
хрустнув ржавленным листом,
осень свой пирог доела.
Выпал снег – черёд зиме
холодить, белить и править,
заметать следы во тьме,
освежать земную память…
И не скоро над окном
разрыдаются сосульки,
и вселенский метроном
даст зиме всего лишь сутки…
За сиреневым окном
уплывают год за годом.
Жизнь спешит куда-то,
в дом,
заглянув лишь мимоходом.
«Задумчивый сентябрь…»
Задумчивый сентябрь
рассыпал мне на плечи
несбывшихся надежд
пожухлую листву…
Ты бросил, уходя,
сухое: «Время лечит…»
А ветер листья гнал
к забытому костру.
Метался, рвался, тлел
оставленный тобою
костёр, и шелестел
в нём отзвук слов
твоих…
Сгорал сентябрь.
В плену огня
нас было двое:
сгорала я.
В душе
рождался первый стих.
«Зима дряхлеет…»
Зима дряхлеет.
Жаль её,
вдруг ослабевшую старуху…
Неумолимое по кругу
движенье вечности –
старьё весна выносит из квартир,
без сожаленья, без оглядки,
зима ж пытается заплатки
приладить к старым дырам…
Мир наполнен шумной суетой –
прощанье и одновременно встреча…
Я грустный взгляд зимы замечу,
ей захочу сказать: «Постой!»
… слова мои – что звук пустой.
Весна смеётся! Время лечит.
«Каждый день…»
Каждый день –
как заведённая кукла.
Я там,
я здесь,
тут я.
С утра – плита,
плита – посуда,
посуды – груда!
Семья!
Делами тешусь: