Чья-то безудержность,
чья-то безбрежность…
В формулу нашу вкралась
погрешность:
странное слово: «люблю».
«Вянут флоксы и душно, и сладко…»
Вянут флоксы и душно, и сладко,
август дыней медовой созрел.
У меня, как всегда, – всё в порядке,
у тебя, как всегда, беспредел.
Жжёт костры уходящее лето,
щедро в топку швыряет листву.
Ты, по-прежнему, с кем-то и где-то,
я, по-прежнему, просто живу.
Снова густо стрекочет кузнечик,
будто лето ещё впереди!
Я поверю в кузнечика речи –
ведь тебе он не противоречит!
Знать бы точно – чёт или нечет,
взять бы лето в бессрочный кредит!
«Губернский город…»
Губернский город.
Пыль корявых улиц,
по уши в землю вросшее окно,
смешок кокетливый
провинциальных умниц
и фантазийное заката полотно.
Здесь я когда-то жил.
Расхаживал неспешно,
уверенный, что жизни нет конца…
Здесь вновь весна,
здесь вновь цветёт орешник!
Но моего не узнают лица.
«Да, ждала тебя так долго…»
Да, ждала тебя так долго,
что, дождавшись, и не рада.
В сердце холодно и колко,
как в предвестье листопада.
Желтизна коснулась листьев –
сколько краски у разлуки!
В безразмерности пространства –
километры, годы, муки…
Нет, не встретились с тобою.
Тихо-тихо снег ложится.
Тихо-тихо, бело-бело.
Я хочу в нём раствориться.
Диптих. Лето-2010
Так ползёт чернильное пятно,
подъедая рыхлость промокашки,
плесень так ползёт, когда тепло,
каша из горшка в знакомой сказке.
Так ползёт бесцеремонный смог,
накрывая город толстой тушей,
проползти он все заслоны смог
и закрасил небо чёрной тушью.
Солнце – пульсирующий ртутный шарик.
Небо…
Глаз в его поисках шарит:
где оно, небо?
Где мы?
В песочнице дети пирожные лепят.
Шелест иссохших листьев – их лепет,
их личики – в марлевых кружевах-масках.
Ну же, в какой мы сказке?
Город растерянным призраком
блуждает в пепельной взвеси.
То тонет он, то парит в поднебесье.
Если…
Господи, еси…
«Догорают уставшие свечи…»
Догорают уставшие свечи,
в окна смотрит задумчивый
вечер,
и меня обнимает прохлада.
Я представлю, что ты –
где-то рядом,
и, обманчивой мыслью согрета,
просижу у окна до рассвета.
Но