весь в акациях коричных.
Со свистом помчался на гору,
дышавшую холодом, мглою,
стал с колесницей вверху,
где осенью стыл перевал.
Подойдет к глубокой пропасти —
заскорбит о них, далеких,
иль заберется на вершину он —
ранят сердце те, ушедшие.
В это время
косая Река водворилась куда-то по небу налево
и северный солнечный путь на юг устремил свой бег.
Как белой росою, сверкал
насыщенный инеем воздух,
и светло-простая луна катилась по небу волной.
Князь запел в глубокой думе древнециские стихи,
с умиленьем удручался
древнечэньскими строфами.
Затем он вынул кисть, достал листок,
велел писать об этом Чжун-сюаню.
А Чжун-сюань встал на колени перед князем
и так ему сказал:
«Покорнейший слуга ваш, князь,
безвестный житель он восточных захолустий,
происхожденьем он из пустырей и гор.
Незрячий в истине, неграмотный в науке,
в ничтожестве своем он милость вашу взял».
Как повелось мне слышать,
«Внизу, погруженное в бездны,
лежит в неизменнейшей правде;
вверху, облеченное в свет, – вечный закон всего.
Там солнце сияет во имя света горячей силы,
луна же свята в небесах тенью студеных начал».
Она державно овладевает
фусанским светом в Восточном море,
она преемствует луч на Дубе,
на Дубе светлом в закатной бездне.
Она предвечного Зайца тянет
в чертоги неба, где сам Владыка,
она вселяет святую фею Чан Э
белейшую в свой покой.
Мутно неверным восходом она указует пороки,
правильной тенью родясь, доблесть являет царя.
Идет по созвездьям она, свечой проникая повсюду,
и вслед за звездою сейчас дождь иль ветер сулит.
Добавит сиянья Тройным дворцовым
пышным чертогам,
Усилит сверканье Дворца светлейшего всех владык.
Она ввела свой блеск —
и дело царства У блистательно свершилось.
Влила волною жизнь – и путь
для царства Хань нaшел свой яркий блеск.
Посмотрим на нее теперь, когда
воздух прозрачен и светел
над краем земли в отдаленье,
тучи, свернувшись, ушли —
там, на конце небес…
Зыбь начинает тревожить осенние воды Дунтина,
с дерева поздний лист падать как будто готов…
Хризантема разбросала красоту свою
повсюду, на горах и их вершинах.
Дикий гусь разлился плачем над быстринами
речными, в перекатах Янцзыцзяна.
Она свой чистый зрак подъемлет там,
в далекой, далекой мгле
И свой прозрачный луч шлет нам сюда
в чудесно прекрасном сиянье…
Все созвездья потускнели,
свой ковер