Кнуд Расмуссен (слева) кормит собак. Фото: Архив Кнуда Расмуссена
Наступило время десерта: жирные сырые личинки овода, вынутые из шкур недавно подстреленных оленей, шевелились в большом котле для мяса, словно гигантские черви, и слегка похрустывали, когда в них вонзали зубы едоки.
К вечеру к поселку подтянулась целая вереница саней, прибывшая с расположенного посередине озера большого острова. Процессия производила странное впечатление на тех, кому не доводилось видеть, как прибрежные эскимосы, сорвавшись с мест, вместе с собаками выступают в путь. Всего здесь было шесть тяжелогруженых, связанных по трое саней; каждое звено тянули две собаки, им помогали мужчины и женщины. Единственной, кому позволялось сидеть на повозке, была похожая на мумию старуха, которая, будучи знатоком древних обычаев, почиталась здесь особо. То, что по совместительству она была еще и тещей Игьюгарьюка, разумеется, ничуть не умаляло поклонения ее персоне.
И дня не прошло, как мы, все еще находясь посреди этих странных материковых жителей, почувствовали, что нас разделяет стена. Когда мы задавали им вопросы, внешне они демонстрировали свое доверие и стремились удовлетворить наше любопытство. Вечером я попытался вернуться к своей главной теме и стал объяснять Игьюгарьюку, чья шаманская слава распространилась по всему Баррен-Граундсу, насколько важно мне узнать больше об их мировоззрении, религии и изучить предания. Однако здесь я словно уткнулся лбом в стену. Ответ прозвучал коротко. Он заверил меня, что как человек невежественный он ничего не смыслит в прошлом своего народа, и вдобавок заявил, что люди просто выдумывают, представляя его шаманом. Я понял, что поторопился и до настоящего доверия со стороны