– Этого не может быть, потому что не может быть никогда, – ответил я.
– Почему? – толкнула меня локтем Мэри, и даже хихикнула, видимо намекая, что неопределенность не может быть неопределенной.
– Он – прости, прости, ибо могла нечаянного оговориться – ты не любишь себя?
– Главное, что я всё делаю сам.
– Это неправда, но что это плохо намного хуже.
Я вспомнил постулат Данте:
– Кто-то из близких – пусть даже по духу – родственников у вас всегда есть на Том Свете.
И задумался:
– Кем она меня возьмет к себе жить, как Мишель Пфайффер – француженка американского происхождения русского хождения – Владимира Высоцкого:
– Отцом, мужем или ебенком?
– Вы как тот телефон, что у меня был раньше, когда жил еще в России: показывал два разных месяца на одной неделе:
– То октябрь, то февраль, но никогда июль, который тогда был хорош, ох, хорош, – сказала Трешка.
– Чем? – спросила предводительница, и вполне можно думать, своим широким – а не только длинным, как могли некоторые думать раньше – носом.
– Дак всем, мэм, – ответила Мэри, как тоже бывшая вместе с Трешкой тогда на нашей свадьбе.
И вот ни за что не поверю – нет, даже не в то, что, если скажут она – режиссер-ша некрасивая, как графиня Эрнеста Хемингуэя, которая его так любила, так любила, что захотела даже трахнуться с его другом – боксером еврейского происхождения, что могла, да:
– Представить его в роли Хемингуэя. – Многие, я думаю, этого так и не поняли до конца.
В том смысле, что и сами такие же евреи, как Бабель. И знаете почему? Всем же ж очень жаль, что его расстреляли, а не наоборот, назначили первым писателем Большого Сиэтэ, как Михаила Булгакова, который, да служил там, а жил и писал только, как все:
– В подвале дома своего, как истинный мастер своего жанра:
– Абсолютного реализма.
Как говорится:
– Я служу на границе! – а где это никто же ж не знает и в помине.
Как и Большой Сиэтэ, да, есть, но где вот точно так до сих пор и непонятно:
– За ЦУМом, ГУМом или Детским Миром этого же межрегионального значения, где всё есть, но в Перестройку кончилось, так как некоторые особого бедные бабушки там и начали эту презентацию капитализма:
– Продажу детских ботиночек прямо у его подножия.
– Это Прошлого никогда не было, – сказала Реж-и-сер-ша.
– Да?
– Да, и знаете почему? Я его сама часто вижу во сне, а мне – я знаю априори – снятся только небылицы.
– Например?
– Вы меня пригласил на танец, а я ответила ласково.
– Что?
– Вот и догадайся сам.
– А! Тогда ясно. Если только на мне женишься.
– Спросил бы, да, но только в уме.
– Почему?
– Я тя боюсь слишком. Честно, вот как Хеми свою шляпную матрешку Графиню.
– Что