Обдумывая услышанное, Найват кивнул. Положил пустую миску на пол.
– Любопытная история.
– Мне так не кажется, мастер, – без единой эмоции сказал татуированный.
– Я видел трещины на стенах, поваленные колонны… Как это произошло?
– Прежде, чем Вор вырвался из темницы, храм знатно тряхнуло. Отсюда и обвалившаяся крыша, и прочие разрушения.
Что-то он не договаривает.
– Ренай, – впервые он назвал его по имени, – вот ты сказал, что твои братья пытались напасть на тебя? Ты ведь кого-то убил, верно? Но где тела?
– Я же сказал: как только очнулся, в монастыре никого не было. Даже тел. Только знаки на стенах.
– А почему выжил только ты? Как считаешь?
Татуированный скривился, будто укусил кислый плод.
– Сам не знаю, – признался он. – Ни проходят и дня, чтобы я ненавидел себя за это. Кое-кто из моих братьев заслуживал жизни куда больше, чем простой охранник архимага.
Найват замолчал. История, которую рассказал однорукий, даже в деталях совпадает с донесениями других священных исполнителей, что до него изучали оскверненный храм. Однако не покидает чувство, будто на самом деле всё было не так. Надо попытаться разобраться самому. С чего вдруг татуированный расскажет правду? Потому что он отдал жизнь служению Певцам. Между мной и им не должно быть тайн. Стоит ли ему доверять? Верить ли его словам? Наверняка тут есть связь с Вором.
Окинув потолок, через множество дыр которого прорываются солнечные лучи, Найват сказал:
– После… хм, инцидента никто не захотел отстраивать храм. Из страха?
Ренай хохотнул:
– Не только, мастер. Вы все время забываете, что на много стадий вокруг нет ни единой живой души. Дикие звери сбежали – лес-то скрючило. Монастырский сад сгнил. Я пробовал сажать некоторые овощи, но всё без толку. Сама земля мертва. Если бы не помощь извне, давно бы умер. Это хорошая сделка, мастер: ближайшие к нам храмовники привозят сюда еду и питье и тем самым очищают свою совесть, а я делаю вид, что они поступают правильно.
Найват поднялся.
– Ладно, хватит разговоров. Отведи меня в главный молельный зал.
Нестройный хор голосов не смолкает, но слов не разобрать – заунывная противоестественная какофония. Звуки слегка приглушает входная деревянная дверь. Мужские и детские голоса доносятся из коридора, неразборчиво умоляют, требуют, кричат, зовут, просят. Порой дверь несильно дрожит, будто кто-то смертельно раненный лежит на полу и стучит ослабевшей ладонью по бронзовой окантовке: «открой-открой-открой…»
Найват держит перед собой длинный полуторный меч, готовый в любой момент атаковать. Лунный свет, врывающийся через раскрытые окна,