– А то ты не знаешь, – хмыкнул я, спрыгивая с облака и закуривая сигарету.
– Потому и спрашиваю, – устало вздохнул Петр, занимая свое место. Он еще секунду побуравил меня веселым взглядом, а потом обратился к сидящей на облачке девушке. – Марина, подойди, пожалуйста.
– «Приезжай быстрей, голая Марина. Привози подружек тоже голых всех», – Марина и Петр удивленно на меня уставились, только Астра хохотнула и выдавила из себя знакомое ругательство.
– Вот ебанько. Ты теперь и Коррозию Металла слушаешь? – спросила она, явно наслаждаясь моим зверским лицом.
– Я, блядь, устал Летопись заполнять. Никакого веселья, – негодующе начал я. – Бесовской самогон Петр забирает, курить только за Вратами, ты достаешь своими шуточками, грешники тупые, Элигос пропадает хуй знает где. Заебался я от такой тухлятины.
– Могу тебя в Ад отправить на неделю, – предложил Петр, напоминая о моей провинности, когда один наивный неформал решил отпилить кусочек Райских врат. Повторно и под сильным алкогольным опьянением.
– Спасибо, барин. Радуете, – съязвил я. – Что там с Мариной? Долбилась с ордой пьяных монахов или котяткам хвосты узлом завязывала?
– Не угадал, – протянул привратник, открывая книгу. Лицо Петра тут же осветила добрая улыбка. – Праведница. Чистая и непорочная.
– Уверен? Даже фасольку не трогала по ночам? – Марина побледнела и схватилась за сердце, хотя душам не страшен инфаркт. – Подушку между ног не зажимала? Не блядила на российское телевидение?
– Нет, нет и нет, – покачал головой Петр. Я вздохнул и повернулся к Астре.
– Вот как бывает заинька. Одним сразу Рай, а другим надо через Ад с Чистилищем пройти и Калигуле с Гитлером пиздюлей навешать.
– Не ерничай, – осадила меня Астра, улыбаясь девушке, стоящей рядом с привратником. – Мне ее проводить, Петр?
– Да, Олеся. Будь добра. А мы со Степаном займемся архивом, – улыбнулся тот в ответ, услышав мой тягостный вздох, сопровожденный отменной руганью. Больше всего я ненавидел приводить в порядок архив, но делать нечего. Сам вызвался помогать Петру.
– Джордж Уокер Буш, – прочел я на очередной карточке, которую вытащил из небольшой тумбы, стоящей рядом с облаком Петра. – Политик, республиканец, долбоеб.
– Збышек. Что я говорил насчет ругани? – поднял брови привратник, занося информацию в другую книгу, на обложке которой стояла грозная надпись «Осужденные грешники».
– Ну если человек, который помер от того, что решил ночью потрогать яйца племенного быка, не долбоеб, то я тогда учитель русской словесности. Его последними словами были: «Ой, какие мягонькие…».
– Занятно, – хмыкнул Петр, улыбаясь одними уголками губ. Я же бессовестно заржал, расписывая все в красках. – Грехи?
– Подписывал смертные приговоры осужденным, злоупотреблял властью, лгал, прелюбодействовал