Чтобы не выдавать своих секретов, я развернулся и, резво поскакал вдоль мостовой, по направлению к Академии Наук. Около Ректорского флигеля, на углу Двенадцати коллегий мои ноги подкосились, со скрежетом покатилась канистра, я упал на колени, и с упоением, позволил судорогам вновь очистить желудок. Была надежда что в темноте не заметят заблудшего человека, но рядом находился главный вход в Университет, вернее парадный вход для высшего университетского руководства. Поэтому в мгновения ока рядом со мной замаячила субтильная тень, наряженная в робу охранника.
Я долго смотрел на неё, с тем свинцовым спокойствием, с которым много лет назад, читал в комнате охраны «Сто лет одиночества», а ректорская шелупонь спрашивала моих приятелей:
– Чем Вы его накачали?
В тот день мы пили Масандровский портвейн, сегодня был испит спирт, результат оказался един, – в молчании я встал с колен, поднял канистру и гордо продолжил свой путь.
Физиологические желудочные массы, под действием мороза, стали похоже на мороженное крем-брюле, и по цвету, и по консистенции.
В руках охранника щелкнула рация:
– Первый я шестой! Первый я шестой тире Бе! – услышал я за спиной – Что мне предпринять! Первый! Я шестой тире Бе, что предпринять? Здесь живой человек!
Охранник говорил тем музыкальным, грустным, нервным голосом, который присущ потомственным универсантам. Кстати, один мой бывший собутыльник, аспирант Исторического факультета, теперь тоже работает в «Охране» впускает и выпускает с территории Университета ректорские лимузины.
– Что мне предпринять? Что мне предпринять? – продолжал вопрошать, охранник.
Есть много вариантов морально уколоть этого субтильного человека, наделённого властью. Конечно это подло, но другого способа показать своё превосходство у меня не было. Что бы сосредоточится я остановился, и уже был готов поглумиться над этим честным служащим, но мой взор привлёк купол Исаакиевского собора. Он плыл над Невской линзой в морозном облаке огней.
– Кто сравнивает этот купол с женской грудью? – мелькнуло у меня в голове – не похож же.
Когда я снова сконцентрировался на охраннике он уже исчез. Других признаков обитаемости Ректорского флигеля и здания Двенадцати коллегий не было. Спали даже лампочки в кабинетах. Мне ничего не оставалось как продолжить свой путь, моё жильё находилось в пятнадцати минутах ходьбы, в закоулках Васильевского острова.
Менделеевская линия и Волховский переулок, несмотря на все старания государственных чиновников, отвечающие за досуг деятельной молодёжи, так и не обзавелась модным, известным на весь Питер заведением. Безликие кальянные и креативные пространства, словно оранжевые пятнистые вспышки, на фоне серых стен, возникают и через два-три года пропадают