– Он мальчик или девочка? – спросил Николя.
– Девочка.
Пока машина трогалась с места, Диана чувствовала, как ее сердце сжимается от тревоги. Она стала молиться за свою несчастную младшую сестренку, хотя ей и пришла в голову мысль о бессмысленности ее молитв, раз они не помешали Богу ошибиться в выборе пола третьего ребенка.
Все произошло совсем не так, как она ожидала. Мама была не просто румяной от счастья, она пребывала в экстазе: как Богородица с Иисусом на руках. Она показала толстощекого младенца и сказала:
– Это Селия.
В отличие от старших сестры и брата, которые выступали в весе пера, Селия была пухленькой, как младенцы с рекламных открыток.
– Какая красивая кругленькая малышка! – приветствовала новую внучку бабушка.
– Правда? – расцвела Мари, прижимая новорожденную к груди.
Диана поняла, что дело оборачивается как-то странно. Когда родился Николя, мама была счастлива; на этот раз мама была просто без ума от радости, любовь к Селии так и била из нее фонтаном. Она целовала ее, как будто хотела съесть, и твердила, словно сумасшедшая, всякие «как же я тебя люблю, деточка моя золотая».
Это было непристойно.
Николя подбежал к матери и спросил, может ли он поцеловать сестричку.
– Да, мой дорогой, только осторожно, не навреди ей, она очень хрупкая.
Папа и дедушка с бабушкой с восторгом наблюдали эту сцену. Никто не обратил внимания, что Диана стоит в сторонке, застыв и не в силах даже моргнуть. Загипнотизированная зрелищем, она обратилась к той, ради которой отдала бы все на свете:
«Мама, я все принимала, я всегда была на твоей стороне, я оправдывала тебя, даже когда ты бывала очень несправедлива, я переносила твою ревность, потому что понимала, что ты ждала от жизни большего, я терпела, что ты злилась, стоило кому-то похвалить меня, и заставляла расплачиваться за это, я смирилась с тем, что ты проявляешь нежность к брату, хотя мне никогда не доставалось ни крошки, но то, что ты делаешь сейчас прямо у меня на глазах, – это плохо. Единственный раз ты любила меня, и я узнала, что лучше этого нет ничего в мире. Я думала, что тебе мешает проявлять свою любовь ко мне то, что я девочка. Но сейчас ты одаряешь самой глубокой любовью, какую никогда не выказывала ко мне, существо, которое тоже девочка. Мой мир, каким я его себе представляла, рухнул. И я вижу, что ты меня просто не любишь, или любишь так мало, что даже не даешь себе труда скрыть, какую безумную страсть ты испытываешь к этому младенцу. Правда в том, что одного тебе не хватает, мама, – такта».
В это мгновение Диана перестала быть ребенком. Однако она не стала ни взрослой, ни подростком: ей было пять лет. Она превратилась в разочарованное создание, упорно пытающееся не дать поглотить себя той пропасти, которую эта ситуация сотворила в ее душе.
«Мама, я старалась понять твою ревность, а в благодарность ты распахиваешь передо мной пропасть, в которую упала сама, словно пытаешься и меня увлечь за собой, но у тебя не получится, мама, я отказываюсь становиться такой,