Старая перронная площадка, сложенная из выщербленных бетонных плит, внезапно оборвалась, за ней потянулись мокрые кусты с остатками листвы, мелькнул странно яркий, словно бы испачканный кровью небольшой кустик краснотала, неведомо как оказавшийся среди серо-коричневых безликих зарослей, а потом и кустов не стало – их сменил длинный унылый бугор, голый, скользкий, украшенный скомканными бумажками, бумажек было много, словно бы пассажиры каждого проходящего мимо поезда старались оставить на этом бугре свой след.
Хотелось курить. Можно было, конечно, выйти в тамбур, высмолить там сигаретку, но, с одной стороны, не хотелось покидать насиженное место у окна, оно тут же будет занято, а с другой, он не мог оставлять свои вещи без присмотра… Поэтому уж лучше обойтись без перекура.
Интересно, к чему приснилось ему круглое веснушчатое лицо Лени Костина, к каким переменам, к какой такой очередной жизненной передряге?
Унылый бугор сменился чахлым, растущим вкривь-вкось леском, затем электричка прогрохотала колесами по гулкому железному мосту, переброшенному через узкую квелую речку с истоптанными берегами и свинцовой темной водой, железная колея потянулась вверх, электричка загудела одышливо, будто паровоз, у которого не хватило сил, чтобы одолеть косогор, и остановилась.
Пассажиры в вагоне сидели понурые – сейчас ведь времена наступили такие, что случиться может чего угодно: какие-нибудь небритые чеченцы и бомбу под полотном зарыть могут, и линию электропроводов обрезать, и мосток, который они только что миновали, обвалить – они все могут… Через несколько минут электричка снова ожила, под полом вагона затрясся мотор, что-то застучало, взвыло, закашляло и мокрая неуютная земля поползла за окоем окна.
На перроне Петракова встречал Петрович – худой, сгорбленный, внешне неприметный человек со спокойным жестким взглядом, одетый в потертый джинсовый костюм. Петрович был полковником из разведуправления Федеральной пограничной службы, биографию имел такую, что ее хватило бы на шесть человек. Увидев Петракова, он призывно поднял руку:
– Петракову – от Петровича!
Петраков обрадовано стиснул ладонь Петровича:
– Петровичу – от Петракова! Сколько лет, сколько зим!
– Не так уж и много, если разобраться, – Петрович неожиданно вздохнул и повел головой в сторону. – Ладно, хватит объясняться в любви и жевать друг другу жилетки, потопали на автобус!
– Какой автобус, Петрович, какой автобус! От станции до курсов рукой подать. Пошли пешком, Петрович!
– Не положено, Петраков! И вообще – береги ноги, они тебе еще пригодятся, – Петрович докурил одну сигарету,